Лабиринт Данимиры
Шрифт:
Я кивнула.
— Скажи это вслух, пожалуйста.
— Хочу… хочу быть с тобой… — сказала я с запинкой.
— Тогда… — Мартин слабо улыбнулся. — Попытка номер два… — Он снова потянулся ко мне.
Едва он коснулся моих губ, всё повторилось. Неведомая сила вновь отшвырнула Мартина от меня, я вновь услышала древнеегипетский… судя по всему, ещё более древний, и ещё более египетский.
— Что же это такое? — в смятении воскликнула я. — Это не я, честное слово! Я не знаю, что это такое!
— Уже понял. — Мартин оторвался от стены, поморщившись, потрогал правое плечо, потом с такой
— Прости меня, прости… — залепетала я.
Мартин сказал — с какой-то усталой безнадёжностью:
— Да не за что тебя прощать. Просто у тебя слишком здоровые инстинкты… Очень жаль. Очень. Правда.
Фразу про инстинкты я не поняла и с надеждой спросила:
— И что же нам теперь делать?
Честно говоря, я ждала, что Мартин — обычно такой уверенный в себе, полный таинственных сил, — сию же минуту, как фокусник, вынет из шляпы объяснение произошедшему, и тотчас найдёт решение, и всё снова будет прекрасно.
Но Мартин был холоден и хмур.
— Думаю, мне надо уйти. Я сейчас понял, что кофе на ночь может быть очень вреден для здоровья. Спокойной ночи, Данимира. Иди спать.
Мартин пошёл и начал спускаться по ступеням.
Его сухое «иди спать» царапнуло сердце.
«Ступай в монастырь, Офелия».
Я метнулась за ним.
— Мартин, стой!
Он остановился, повернулся и взглянул на меня снизу вверх.
— Всё очень плохо, Данимира, — вымолвил он. — Дело дрянь.
Я остановила его, чтобы сказать о том, что не надо отчаиваться, что это недоразумение разъяснится, и что мы будем вместе, несмотря ни на что, но когда я услышала это, слова застряли у меня в горле.
В оцепенении я слушала звук его удаляющихся шагов, и только когда он был уже на полпути вниз, я перегнулась через перила.
— Это сглаз… или ещё какая гадость… подожди немного… — умоляюще лепетала я в чёрный пролёт. — Я разберусь… Я всё исправлю! Нам просто надо больше времени…
И тогда снизу, из темноты, до меня донеслись слова:
— А времени у нас нет, Данимира… совсем нет времени…
Хлопнула входная дверь, и наступила тишина.
Я опустилась на ступеньки и просидела, вцепившись в холодное железо ограждения, долгое время — без малейшей мысли. Потом внизу снова хлопнула входная дверь. Сердце в надежде вздрогнуло, но я услышала собачье повизгивание, энергичный цокот когтей по камню, и поняла, что это Ирина Ивановна, соседка с третьего этажа, вернулась с прогулки со своей дворнягой Жулей.
Жизнерадостная Жуля могла меня учуять и рвануть со всех сил здороваться. И тогда мне бы пришлось вести светские беседы с общительной Ириной Ивановной, а сил не было никаких.
С усилием я встала и поплелась в квартиру.
В прихожей я рухнула на банкетку.
Снежинка вышла встречать меня с хвостом, поднятым трубой. Она соскучилась и была рада меня видеть.
— Снежа, ты нужна мне как фамильяр, — прошелестела я ей.
Мордочка Снежинки обрела деловитое выражение. Снежинка вспрыгнула на тумбочку, села, обвив хвостом лапки, и всем своим видом выразила полную готовность к несению службы.
— Посмотри на меня внимательно, Снежа. Нет ли на мне проклятия? Порчи, сглаза или чего-нибудь
Снежинка нахмурилась.
— В прихожей диагностику не производят, — строго сказала она. — Это серьёзная процедура. Необходимо достаточное пространство. Ступай в комнату, ведьма Данимира. Возьми стул, поставь его на середину комнаты, садись, а я погляжу.
Я села на стул.
— Что надо делать?
— Ничего. Сиди молча и думай о хорошем.
Горькая усмешка появилась на моих губах, но развивать тему дальше я не стала.
Снежинка принялась ходить вокруг кругами, тереться об ноги, запрыгивать на колени, один раз обняла лапами за шею и застыла так на несколько минут. Потом спрыгнула и принялась вновь водить свои таинственные хороводы.
По окончании диагностики Снежинка сообщила, что сглаза на мне нет. Также нет никакой порчи и прочих колдовских пакостей.
— И венца этого ужасного нет?
— И венца безбрачия тоже нет. Да я бы и раньше заметила — и венец, и сглаз, и порчу… Ничего чужого на тебе нет.
— Но ведь что-то должно быть… Слушай, а что-нибудь такое… более серьёзное… заговорённая кровь, например? Порча ауры? Или родовое проклятие? Что-то более тяжёлое, чем порча? Ты на такое проверяла?
Тут Снежинка замялась.
— Есть такие проклятия, которые так просто не распознать. А я ещё только учусь. И потом, если проклятие родовое, то оно чужой магией не выглядит — оно же своё, родное. Я могу проконсультироваться по Катнету, но мне кажется, тебе надо поговорить с родителями. Я один раз случайно услышала, что Андрей Сергеевич и Илария Александровна хотели рассказать тебе что-то важное, но только после твоего восемнадцатилетия. Подробностей я не запомнила — маленькая тогда ещё была. Может быть то, что они хотят сообщить, имеет отношение к твоему вопросу… А что случилось? На тебе чужой запах, кстати, очень странный…
Мне снова стало больно.
— Не спрашивай меня ни о чём, Снежа. Я сейчас не могу об этом рассказывать.
После этого случая я не виделась ни с Мартином, ни с его подругами. До дня рождения оставалось около двух недель. Из-за последнего экзамена я должна была задержаться в Петербурге, но через пару дней уже могла бы уехать в Оленегорск. Оттуда я планировала отправиться в Екатеринбург, и уже заказала билеты — и на поезд, и на самолёт.
— Давай я сначала с родителями поговорю, тогда наверняка всё прояснится. А пока я лучше про экзамены подумаю.
Смирение, думала я, стиснув зубы. Из всех искусств наиважнейшим для нас сейчас является искусство быть смирным.
День своего рождения я собиралась по-тихому провести дома. Если честно, то желания отмечать этот день не было вообще, но накануне Снежинка рассказала, что Лёва передал ей по Катнету стихи, написанные в честь моего восемнадцатилетия.
Я прониклась и затрепетала.
Было решено устроить скромную пирушку, во время которой Снежинка зачитает Лёвино творение, а я за это угощу её запретными плодами — рыбными консервами и каплей валериановой настойки в блюдечке с водой.