Лабиринт для Слепого
Шрифт:
– Полковника Поливанова, – ответил Глеб. – Если вы меня развяжете, я все расскажу.
– Развязывать тебя никто не будет.
Савельев улыбнулся. И его улыбка, а скорее, выражение глаз, не предвещало добра. Глеб прекрасно понял, мгновенно сообразил, что пощады ждать не стоит и что в данной ситуации его не спасет самая святая правда.
Ведь он абсолютно не нужен Савельеву О том, что люди полковника Поливанова упустили машину Савельева, Глеб, конечно же, не знал. Он все еще рассчитывал на поддержку Поливанова, надеялся, что будет спасен. Но надеяться ему уже было не на кого.
– Знаешь, Сиверов-Молчанов, – заложив руки за спину и медленно
Думаю, именно это тебя так сильно интересует, что ты даже рискнул собственной головой.
Глеб прищурил глаза и почувствовал острую боль в правом виске.
– Тебя немножко побили, но Бог даст и ты отойдешь. Надеюсь, тебе не привыкать к подобным процедурам. Так, что послушай меня – человека старого и опытного. Все, о чем ты мне можешь рассказать, я знаю и без тебя. Знаю я полковника Поливанова, знаю и тех, кто стоит над ним. В общем, они меня не интересуют. А вот тебя интересуют наркотики. Тебя очень интересует то, как они производятся, где производятся и каким образом транспортируются за границу. Правильно я говорю?
Глебу от подобной откровенности отставного полковника стало не по себе. Он почувствовал, как сердце сжалось, а в висках застучало. По спине вдоль позвоночника побежали холодные струйки пота.
Глеб напряг мышцы. Веревка, которой он был связан, немного ослабла, но завязывал ее явно профессионал, и освободить руки Глеб не смог.
– Ты не дергайся, – как-то спокойно, по-отечески, как добрый учитель к нерадивому ученику, обратился к Глебу Савельев. – Не дергайся, не трать силы. Ты все сейчас узнаешь, я тебе все расскажу, без утайки, как на духу, словно бы ты священник, а я пришел к тебе на исповедь. В Бога ты, между прочим, веришь?
Глеб пожал плечами.
– Веришь, веришь, по глазам вижу. Когда хреново – все верят в Бога. А тебе сейчас очень хреново. Но убивать я тебя не буду, и мои люди убивать тебя не будут. И если Богу угодно, ты останешься в живых. А если нет – тебя не станет на этой грешной земле.
Отставной полковник подошел совсем близко к Глебу и принялся буравить его взглядом. А на толстых губах то исчезала, то появлялась страшная улыбка.
Затем Савельев резко обернулся к охраннику, который с отсутствующим видом прислонившись к стене, курил и пускал кольца.
– А ну пошел отсюда! – как псу скомандовал Савельев, охранник бросил сигарету на пол, растоптал ее и быстро покинул подвал.
– Вот сейчас мы одни, и я могу говорить откровенно. Да, я занимаюсь производством наркотиков, но главный не я. Есть люди, которые стоят надо мной. Ты их, конечно же, не знаешь. Кое-кого из них не знаю и я. Надеюсь, ты понимаешь, что я, Владимир Владиславович Савельев, человек не последний, но и не самый важный во всем этом деле. Хотя без меня оно давным-давно провалилось бы в тартарары, разлетелось в пух и прах. А все, кто занимается наркотиками, давным-давно лишились бы своих должностей, званий и сидели сейчас по тюрьмам. Думаю, что вряд ли бы кому удалось благополучно выкрутиться. Может, кое-кто и успел бы смыться, но сомневаюсь, ведь в ФСК и ФСБ тоже не болваны сидят и тоже не задаром едят хлеб. Правда, без масла, а тем более без икры. Но работники там толковые, головастые. А если я так говорю, то именно так оно и было бы на самом деле. Так вот, послушай, что я тебе расскажу. В моей квартире на Кутузовском, в черном
Глеб Сиверов смотрел на этого странного уверенного в себе человека и никак не мог взять в толк, с чего это он так разоткровенничался. Что побуждает этого осторожного, хитрого как лиса преступника быть предельно откровенным и вот так запросто, не моргнув глазом, выдавать своих партнеров и своих покровителей?
А Савельев, расхаживая по подвалу, продолжал называть одну фамилию за другой.
– ..все эти люди сидят высоко. Они защищены властью, защищены депутатскими мандатами, и взять их будет нелегко. Но компромата на них достаточно. И если ты сможешь им воспользоваться, то, вполне возможно, получишь какой-нибудь новый орден, может быть, даже от самого Президента. А если Президент будет в отпуске или болен, то от кого-нибудь из его приближенных. Так что слушай и запоминай…
И вновь зазвучали фамилии, даты и суммы.
Полковник Савельев говорил уверенно, без запинки, словно читал написанный текст.
«Ну и память! – восхищенно подумал Глеб, глядя на глянцево-поблескивающий затылок Савельева, на его округлые плечи и на руки с короткими пальцами. – Ну и память! Будто он не бывший полковник, а опытный бухгалтер».
– Ты не удивляйся, что я так хорошо все это помню. Я с этого живу. Эта информация меня защищает, вернее, защищала. А теперь я понял, что меня решили сдать, что вообще все это дело решили сдать. Не знаю, кому оно не выгодно, да и разбираться в этом не хочу.
Надоело все. Через пару дней, а может даже, пару часов меня здесь не будет. Как мне стало известно, на меня напустили какого-то Слепого, говорят, суперагент из ФСК, говорят, что он нигде не засвечен. Может быть, Слепой – это ты? Может быть, это твоя кличка? Мне уже все равно. Все мои дела сделаны, осталось только вернуть долги. И вот эта информация, с которой я тебя познакомил и которой ты сейчас владеешь, и есть мой долг. Надеюсь, я его верну.
Последняя фраза полковника Савельева прозвучала вопросительно.
– Да, – сказал Глеб каким-то одеревеневшим голосом.
– Тебя сейчас запрут в камере, а дня через два или через три выпустят. И тогда с этой информацией ты можешь делать вес, что угодно. Меня здесь не будет. Так что поступай по собственному усмотрению. Но надеюсь, обо всем, что с тобой произошло, ты доложишь начальству.
Глеб прекрасно понимал, что сейчас он ничего не может предложить этому умному и хитрому человеку, что его переиграли по всем статьям и что он вляпался в неприятности по самые уши. Возможно, он останется в живых, но полковник Савельев уйдет, уйдет навсегда, исчезнет, растворится, превратится в ничто, в воздух, станет невидимым.
«Да-да, я правильно все просчитал», – мысленно похвалил себя Владимир Владиславович Савельев, сунул руки в карман плаща, вытащил роскошный портсигар, извлек из него сигарету, постучал ею о золотую крышку – так, словно бы в его толстых пальцах была не американская сигарета, а ленинградский «Беломор», зачем-то осмотрел ее со всех сторон, щелкнул зажигалкой и почти минуту вглядывался в дрожащий огонек, не поднося зажигалку к сигарете. Затем вздохнул, прикурил, жадно затянулся и посмотрел на избитое лицо Глеба.