Лабиринт смерти (сборник)
Шрифт:
— Милая, — обратился к ней Мори, — мы оставили Эдвина М. Стэнтона в доме папы Луиса.
— Он выключен? — сверкнула глазами юная леди, этот огонь впечатлил и напугал меня.
— Прис, — сказал я, — похоже, твои врачи в клинике разрыли могилу с монстром, когда выпустили тебя.
— Благодарю. — На ее лице не отразилось никаких чувств. Этот ее абсолютно ровный тон был знаком мне еще по прежним временам. Никаких эмоций, даже в самых критических ситуациях— вот манера поведения Прис.
— Давай приготовим постель, — попросил я Мори, — чтоб я мог лечь.
Вдвоем мы разложили
— И как долго она работала над своей мозаикой? — спросил я.
С тех пор, как приехала из клиники. Знаешь, первые две недели после возвращения она должна была постоянно показываться психиатрам в районном Бюро. Ее ведь фактически еще не
выписали, сейчас она на пробной адаптационной терапии, своего рода, свобода в кредит.
— Так ей лучше или хуже?
— Намного лучше. Я ведь никогда не рассказывал тебе, насколько плоха она была там, в старшей школе. Благодарение богу за Акт Мак–Хестона! Я не знаю, что с ней было бы сейчас, если бы болезнь не обнаружили своевременно. Думаю, она разваливалась бы на части из–за параноидальной шизофрении или вообще превратилась в законченного гебефреника [7] . Так или иначе, пожизненное заключение в клинике ей было бы обеспечено.
7
Гебефрения — юношеская форма шизофрении, протекающая с ребячливостью, дурашливой веселостью, кривлянием, бессмысленным шутовством. (Прим. перев.)
— Она выглядит довольно странно, — сказал я.
— А как тебе нравится ее мозаика?
— Нельзя сказать, чтоб она украсила твой дом…
— Что ты понимаешь! — рассердился Мори.
— Я спросила, он выключен? — Прис стояла в дверях спальни. Выражение лица было недовольным и подозрительным, как будто она знала, что мы говорили о ней.
— Да, — ответил Мори. — Если только Джереми вновь не включил его, чтобы продолжить дискуссию о Спинозе.
— Интересно, насколько велик интеллектуальный багаж вашего протеже, — спросил я. — Если вы просто накачали кучу случайных сведений, боюсь, он ненадолго заинтересует моего отца.
Ответила мне Прис:
— Он знает все, что знал настоящий Эдвин М. Стэнтон. Мы исследовали его жизнь до мельчайших подробностей.
Я выставил их обоих за дверь, разделся и лег в постель. Мне было слышно, как Мори пожелал спокойной ночи дочери и поднялся к себе в спальню. Затем наступила тишина, нарушаемая лишь щелканьем в гостиной. Прис продолжала трудиться.
Где–то с час я лежал в постели, пытаясь заснуть. Порой мне это удавалось, но назойливое «щелк–щелк» вновь возвращало меня к действительности. В конце концов, отчаявшись, я включил свет, снова оделся, пригладил волосы и вышел из комнаты. Прис сидела все в той же причудливой позе йога, как и два часа назад. Огромная куча нарезанных плиток громоздилась рядом.
— Я не могу заснуть при таком шуме, — пожаловался я.
Плохо. — Она даже не подняла глаз.
— Я вроде бы как гость в вашем доме…
— Ты можешь пойти еще куда–нибудь.
— Я знаю, что это все символизирует, — во мне невольно нарастало раздражение. — Кастрацию тысяч и тысяч мужчин. Стоило ли ради этого покидать клинику? Чтобы сидеть здесь ночь напролет и заниматься подобной ерундой!
— Я просто делаю мою работу.
— Какую еще работу? Рынок труда переполнен, детка. Ты никому не нужна.
— Меня это не пугает, я знаю, что уникальна. У меня уже есть предложение от компании, занимающейся обработкой Эмиграции. Там большой объем статистической работы.
— Ага, будешь сидеть и решать, кто из нас может улететь с Земли, а кто нет!
— Ошибаешься, это не для меня. Я не собираюсь быть рядовым бюрократом. Ты слышал когда–нибудь о Сэме К. Бар–роузе?
— Нет, — ответил я, хотя имя показалось мне смутно знакомым.
— О нем была статья в «Лук». В возрасте двадцати лет он ежедневно вставал в пять утра, съедал миску размоченного чернослива и пробегал две мили по улицам Сиэтла. Затем возвращался домой, чтобы принять холодный душ, побриться, и уходил изучать свои книги по юриспруденции.
— Так он юрист?
— Уже нет, — ответила Прис. — Посмотри сам, вон там, на полке, копия журнала.
— Какое мне дело до этого? — проворчал я, но все же отправился, куда она мне указала.
Действительно, на обложке красовалась фотография мужчины с подписью:
СЭМ. К. БАРРОУЗ, САМЫЙ ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ МУЛЬТИМИЛЛИОНЕР АМЕРИКИ
Статья была датирована 18 июня 1981 года, то есть информация довольная свежая. Фотограф и впрямь захватил момент, когда Сэм Барроуз совершал утреннюю пробежку по одной из Центральных улиц Сиэтла. Серая футболка, шорты цвета хаки и совершенно невыразительные глаза. Как камешки, налепленные на лицо снеговика. Очевидно, широкая, на все лицо, улыбка призвана была компенсировать недостаток эмоций.
— Ты, наверное, видел его по телевизору, — сказала Прис.
— Точно, видел.
Я и в самом деле припомнил, что где–то с год назад видел Барроуза по ящику, и тогда он произвел на меня самое неприятное впечатление. Перед глазами встали кадры интервью, когда он, близко склонившись к микрофону, что–то очень быстро и невнятно бубнил.
— И почему ты хочешь работать на него? — спросил я.
— Сэм К. Барроуз — величайший биржевик из всех живущих ныне на Земле, — ответила Прис. — Подумай об этом.
— Наверное, именно поэтому мы все и бежим с нашей планеты, — заметил я. — Все риэлторы вынуждены сваливать, потому что здесь стало нечего продавать. Тьма народу, и ни клочка свободной земли.
И тут я вдруг вспомнил: Сэм К. Барроуз участвовал в земельных спекуляциях на государственном уровне. Посредством ряда успешных и вполне законных сделок ему удалось получить от правительства Соединенных Штатов разрешение на частные земельные владения на других планетах. Именно он собственноручно открыл дорогу на Луну, Марс и Венеру тем сотням хищников, которые сейчас с азартом рвали на части эти планеты. Да уж, имя Сэма К. Барроуза навечно войдет в историю.