Лабиринт Ванзарова
Шрифт:
Петербургский житель, ограниченный в средствах, отправляется за подарками в Гостиный двор или Апраксин двор. Не ограниченный направляется туда же. Купцы-гостиннодворцы и апраксинцы заманивают покупателя в свои магазины «дешевкой»: продавая товар с такой уступкой, что кажется, торгуют себе в убыток. В чем клянутся, бия себя в грудь. Или в грудь приказчиков. Так ведь еще и поторговаться можно, выгадав рубль, а то и два. От такой удачи покупатель теряет голову, хватает что попало и выплывает из магазина с горой кульков и бумажных пакетов под поклоны и благодарности приказчиков. Дельцы знай себе потирают руки: выгода досталась
А вот в Никольские ряды, что вытянулись каменной галереей вдоль Садовой улицы напротив Никольского собора, за подарками не ходят. Тут продается товар практического свойства: продукты, бакалея, мясное, посуда, мука. Ткани самого простого вида, обувь и готовая одежда, чтоб было тепло и удобно. В общем, не для господ, а для трудящего люда. В лавках, что занимают торговые места в главной линии, торгуют без запроса, три шкуры не дерут. Бывает, скинут знакомому покупателю копеечку, и то из уважения. Торговаться тут не принято. Да и покупки невелики. Но если в кармане пусто, одежда износилась, а есть хочется, тут уж одна дорога: Никольский рынок, что расположился во дворе Никольских рядов, закрытый с четырех сторон корпусами, будто крепостью.
Сюда доброму человеку лучше не заходить. Как попал, обратно не вернешься. Отдашь ростовщику рваное пальтишко за двадцать копеек. За копейку получишь кусок хлеба, испеченный из пыли, что выбивают из мучных мешков, и миску мясной бурды, сваренной из требухи, костей, копыт, коровьих шкур и такого, о чем лучше не знать. За три копейки нальют стакан самогонки. Набьешь пузо и полезешь отсыпаться в ночлежные подвалы среди таких же голодранцев. За фасадом Никольских рядов скрывалось чрево столицы: царство воров, нищих, беглых и каторжных. Человек мог сгинуть здесь, будто нырнул в прорубь. Тайны Никольского оставались тут навсегда погребенные. Полиция лишний раз сюда не совалась.
Около полудня к Никольским рядам подошла девушка в овчинном полушубке и простой юбке. Голова и шея были замотаны скромным платком, как это принято у народа. На локте у нее весел увесистый узел, смотанный из серого одеяла. Наверняка кухарка или горничная: с места выгнали, деньги кончились, принесла заложить последние вещички. Она подошла к торговке сбитнем, что сидела у арки, за которой виднелась толкотня рынка, поклонилась и сказала:
– Прощения просим, матушка, не подсобите в беде моей?
Лицо девушки было милым и скромным, обращение самое вежливое, так что горластая баба благосклонно пробурчала:
– Милостыни не проси, не дам, самой есть нечего.
– Что вы, матушка, мне бы разузнать надобно…
– Чего тебе, краля? – ответила торговка, выпустив облачко пара.
С вежливым обхождением девица пояснила: среди прислуги пошел слух, что в Никольском появился чудо-лекарь, который исцеляет всякую хворь и денег не берет. У нее надобность, а денег на докторов нет. Нельзя ли узнать, как его сыскать. Просьбе торговка не отказала: пояснила, где найти чудесного целителя. И даже рукой махнула, в какую сторону идти. Девушка поклонилась, прошла через арку и повернула в другую сторону, чем было сказано. Побродив среди торговцев мелочным товаром, она выбрала мужика с лотком валенок. Снова рассказав печальную историю, спросила: где
Поклонившись и ему, девица исчезла в толпе. Побродив, она приметила торговца, который черпал из большого мешка семечки в газетный кулек, подошла и опять поделилась своей бедой. И хоть торговец посматривал так, будто желал познакомиться поближе, просьбе не отказал. Пояснил, как найти врачевателя, чтобы к нему допустили, потыкал пальцем, куда идти, а под конец отсыпал в карман горстку семечек. Еще вслед ей смотрел, пока она не исчезла в толчее.
В дальнем углу рынка имелась широкая дверь, на которой была намалевана надпись ободранной краской: «Старые вещи Семина». К ней девица и направилась. Приподняв юбку, она саданула носком ботиночка в жестяную обивку. Затем повторила дважды. Дверь издавала ржавый грохот, пока не распахнулась со скрипом. На пороге стоял мужик в холщовой рубахе и штанах, заправленных в мятые сапоги. Вид имел столь приятный, что приличная барышня упала бы в обморок. Он окинул взглядом дерзкую, посмевшую поднять шум.
– Че те надо?
– К Обуху проведи, – ответила она без страха, будто приказывала.
Такое обращение мужика повеселило, он смачно плюнул ей под ноги.
– Ты кто такая будешь?
– Тебе знать не положено. Проводи к Обуху…
Терпеть наглость какой-то мелкой шавки с узлом мужик не собирался. Оттолкнув дверь, сделал шаг, чтобы как следует проучить оплеухой. Но тут и замер. В лицо ему целился вороненый ствол. Крохотный пистолет будто вырос в руке девицы. По виду казался игрушкой, но кто его знает.
– Ты что, шалая, жить надоело? Ты кому грозить посмела? Знаешь?
– Знаю, – ответила она, не спуская прицела. – Дернешься – получишь пулю. Лучше делай, что сказала. Здоровее будешь.
Мужик колебался. В голове его не складывалось: какая-то сопля худосочная грозит пукалкой. По виду шалая, не пойми, что ожидать. Все-таки гордость воровская не могла позволить взять верх женщине. Он вскинул лапищи, чтобы заграбастать девицу. Но схватился за плечо, завыл и упал на колени, будто прося прощения.
– Следующая в лоб, – сказала она, вскинув руку так, чтобы исполнить угрозу.
Больше уговоров не потребовалось. Поднявшись и придерживая раненое плечо, отчего скособочился, мужик поплелся в проем двери. Девица следовала за ним, опустив руку с крохотным браунингом.
В лавке было темно, пахло грязным тряпьем. Меж гор тряпья и старых вещей остался узкий проход, в конце которого виднелась некрашеная дверь. Мужик подошел и постучал особым образом. Приглушенный голос разрешил войти. Девица оттолкнула его и сама распахнула дверь. За ней оказалось конторское помещение, только без окон. За письменным столиком, занимавшим половину свободного места, сидел невысокий старичок благообразного вида в стареньком пиджачке и поддевке. Девицу, которая возвышалась над ним, встретил с полным спокойствием, будто привык, что к нему захаживают гости с браунингом.
– Кто такая будешь? – спросил он, разглядывая узел и чернявые локоны, выбившиеся из-под платка.
Незваная гостья захлопнула дверь, сбросила узел, наклонилась к уху старичка и прошептала. Подвинула табурет и села без приглашения. Услышав, кем прислана девица, старичок виду не подал, только чуть сгорбился. Будто признавая, что теперь она главная.
– Как звать-величать вас, чернавка милая? – спросил он, косясь на браунинг, который лежал у нее на коленке. Палец в опасной близости от курка.