Лабиринт Ванзарова
Шрифт:
Зато в антикварном магазине прилавки и шкаф были забиты тем, что многие века изобрели для ублажения прихотей, наслаждения вкусом и неги комфорта. Вещи фарфоровые, бронзовые, медные, мраморные, золотые, серебряные толкались друг с дружкой. Среди изобилия предметов глядели римские головы и тикали часы, которые показывали разное время. Голова лося взирала с безразличием, подпирая рогами потолок. Картины в затейливых рамах свисали со стен углом, будто хотели спрыгнуть. Все держалось в порядке, известном хозяину, но для постороннего напоминавшем свалку.
Нечто
– Долго будем торчать на пороге? – спросил Лебедев, не торопясь войти. Будто издалека любовался тем, что находилось посреди зала. – От хозяина приглашения не дождемся.
Ванзаров обернулся к приставу Хомейко.
– По магазину ваши люди прошлись?
– Никак нет… Городовой у дверей стоял, я прибыл незадолго до вас, счел за лучшее оставаться у входа.
– Благодарю. Тогда не будем терять время, – сказал Ванзаров, сделал короткий шаг, оглядел каменный пол и двинулся дальше. Однако Лебедев не шелохнулся, будто уступил свое право чиновнику сыска осматривать место преступления первым. Что было необычно.
В торговом зале оставалось не так много свободного места. Теснота считалась частью антикварной торговли. Ванзарову хватило трех шагов, чтобы оказаться рядом с тем, что привлекало внимание. Видеть такое ему не приходилось.
Около прилавка стоял старинный резной стул с подлокотниками, мореного дуба, сколоченный во времена средневекового английского короля. Напротив него находилась консоль с гнутыми ножками во вкусе кого-то из французских Людовиков. Быть может, того, которому отрубили голову и его супруге заодно. На стуле восседал хозяин магазина. Из одежды на нем были турецкие тапки с загнутыми носками. Цветастая шелковая кучка у ножки стула говорила, что купец скинул халат, прежде чем уселся. Тело мужчины было еще крепким, хоть животик округлился. Кожа имела белесый оттенок, казалась мраморной. Он сидел излишне прямо, прижавшись спиной к спинке стула и запрокинув голову. В шею впилась петля, которая спускалась плетеным шнуром за спинкой, проходила под сиденьем стула и появлялась спереди. Шнур был обмотан вокруг кисти правой руки, кончик виднелся из кулака. Голый купец смотрел в пустоту чугунной рамы, упиравшейся на лапы сказочного дракона. То, что содержала рама, блестело осколками на полу. Перед рамой находилась пара фунтовых свечей: одна догоревшая до огарка, другая почти не тронута.
– Аполлон Григорьевич, не стесняйтесь.
Криминалист неторопливо оторвал плечо от дверного косяка и сделал два шага. При этом обошел место, где на полу виднелись смазанные следы, даже не изволив наклониться. Ванзаров не припомнил случая, чтобы Лебедев всем видом выражал нежелание исполнять свои обязанности. Нельзя допустить,
– Вас что-то смущает? – тихо спросил Ванзаров.
Лебедев изобразил гримаску.
– Смерть не может меня смутить, – ответил он, будто был с ней приятелем.
– В чем причина ваших сомнений?
Прежде чем ответить, Аполлон Григорьевич выудил сигарилью из кармашка и воткнул в зубы. К счастью, не закурил.
– Как по мне, так это дело дурно пахнет уже издалека…
– Не ощущаю подобного запаха.
– Это потому, что вы загорелись охотничьим азартом.
– Совершенно спокоен.
– Не отпирайтесь, друг мой. Подлецу Шереметьевскому можете голову дурить, а я вас изучил как лабораторную мышь. От меня не скроешься, вижу, как довольны: вот оно, случилось то, чего ждали два месяца. Не так ли?
Ванзаров глянул на дверной проем, в котором виднелся пристав Хомейко.
– Нет, не так, – ответил он.
Мало кто мог позволить с Лебедевым такую дерзость. Вернее сказать: такой храбрец еще не родился. Великий криминалист пока излучал дружелюбие.
– Натворить такое человек может, задурив себе голову отравой или под гипнозом, – Лебедев величественно оглянулся. – Пустых бутылок или принадлежностей для курения опия не вижу. Что же остается? Что нам говорит лживая психологика?
– Аполлон Григорьевич, это не смерть сомнамбулы.
– То есть, полагаете, купца не подвергли гипнозу, чтобы он покончил с собой?
– Нет.
В лице криминалиста мелькнуло раздражение.
– Но почему?
– Сомнамбулу можно загипнотизировать на простое действие.
– Что здесь сложного? – с вызовом спросил Лебедев.
– Морозов переставил мебель в середину торгового зала, установил тяжелое зеркало, разделся догола, закинул за спинку стула шнур, накинул петлю себе на шею, накрутил конец шнура на руку…
Лебедев ждал. Продолжения не последовало.
– Горю от нетерпения: что же дальше?
– Дальше черед криминалистики, – ответил Ванзаров смиренно.
Разжался мощный рык, от которого пристав вздрогнул.
– Не вздумайте увиливать, друг мой.
– Не имею такой привычки.
– Объяснитесь.
– Как прикажете… Вначале простой вопрос: Морозов задушен?
Нагнувшись со своего гвардейского роста, Аполлон Григорьевич рассмотрел шею, заглянул в широко раскрытые глаза и в раззявленный рот торговца.
– Явные признаки удушения, – ответил он. – Окончательно скажу после вскрытия, но пока никаких сомнений.
– Когда он умер?
Поленившись вытаскивать градусник из саквояжа, Лебедев снял перчатку и коснулся мертвой груди. Прикинув нехитрый расчет, заявил, что где-то между двумя и тремя часами ночи, может, чуть раньше, в магазине очень холодно.
– Намного раньше: между одиннадцатью часами и полночью, – сказал Ванзаров и приготовился к буре.
Криминалист нахмурился, заложив саквояж за спину. Будто готовясь к драке.
– Учить меня вздумали?
– Вывод логики.
– Да неужели?