Шрифт:
В бар "Герб и молот" Стас приходил часто. Не из-за жратвы. Она все равно везде синтетическая, разница разве что в упаковке: в одном месте подают в пакетиках, в другом — в брикетиках. Впрочем, от перемены мест слагаемых содержимое, как известно, не меняется.
"Герб и молот" нравился Стасу отсутствием официантов. В ресторане подлетят — расторопные, фальшиво-приветливые, с заученными улыбками, а взгляд цепкий, хваткий — вмиг оценит стертое напыление скафандра и заметит кремнезем на подошвах. И мелькнет в глубине
Однако, все равно улыбнутся — будто оскалятся — и заученно протараторят:
— Какую желаете консистенцию? Жидкую, полужидкую, твердую? Вкусовые добавки? Мясная, овощная, рыбная?..
А в "Гербе и молоте" вместо этих, юрких и хватких, — только равнодушные автоматы с кнопками. Меню то же, зато цены дешевле — ведь расходов на рабочую силу меньше.
Впрочем, главное достоинство бара — даже не цены, а полунатуральное пиво. Солод, конечно, синтетический, а вот вода — настоящая, не переработанная, с ледяного озера на Южном полюсе.
Бар нравился Стасу еще и тем, что, в отличие от большинства построек в поселении Шрётер-12, кирпичный цилиндр "Герба и молота" был загрунтован лишь наполовину. Полная загрунтовка, конечно, лучше защищает от ионо-излучения, но… как же устаёшь от подземных помещений! А в "Гербе и молоте" можно сесть на высокую вертушку у стойки бара — и долго глядеть в окно, на сиреневое плато Большого Сирта, на клыкастые пики Терры Тиррении. Можно душевно молчать с улыбчивым барменом Хавардом или перекинуться парой слов со сморщенным стариком-завсегдатаем Афоризмычем.
Можно писать письмо Лиле. Писать в мыслях, тщательно выстраивая фразы, так, чтобы выразить то, что слова передать не могут. И когда придет срок отправлять почту, письмо будет уже давно написано; останется только выложить готовые слова на бумагу и отдать маленькое состояние за почтовые расходы.
И уж совсем редко в "Гербе и молоте" можно позволить себе бережно извлечь из закромов души мечту, полюбоваться ею, убрать обратно и постараться убедить себя в том, что уже совсем скоро она исполнится.
Нельсон торопливо плюхнулся на стул рядом со Стасом и буднично выложил на стол две золотистые банки консервов.
— Сардины? — недоверчиво поднял брови Стас, беря банку в руки. — Настоящие?.. А в честь чего?
— Надоела синтетика — сил нет, — как-то отчаянно отмахнулся Нельсон.
Стас с трудом оторвал жадный взгляд от банки и подозрительно взглянул на своего напарника. Транспортировка натуральных продуктов с Земли была крайне дорогой; "настоящая" еда стоила здесь запредельных денег.
— Просто захотелось немножко живой пищи, — правильно истолковал молчание Стаса Нельсон. — И так мы себе во всем на свете отказываем… Ну, чего сидишь? Вскрывай, что, смотреть на них станем,
Стас не заставил себя долго уговаривать. Ухватился за колечко на крышке, потянул — и вот, в густом золоте масла появились ровные ряды румяных рыбешек…
Память хранила воспоминания о любимых домашних блюдах — о гусе, запеченном с яблоками, о воздушных пирогах с луком и яйцами. Но божественный вкус консервированных сардин в масле безжалостно изгнал эти драгоценные воспоминания.
"Я ведь ни разу не ел настоящей пищи с тех пор, как прилетел сюда" — сообразил вдруг Стас. "Ни разу за три с половиной года… Марсианских года".
То есть семь земных лет.
Видимо, неистребимая тяга к лучшей жизни передается по наследству.
Нельсон рассказывал, что в поисках этой самой лучшей жизни его пра-прадед пешком прошел весь путь от Гватемалы до Техаса. Больше трех месяцев брел вдоль федеральных трасс, питался лимонами, что росли на деревьях вдоль дорог, пил остатки газировки из пластиковых бутылок, которые выбрасывали из окон проезжающих машин туристы.
Дошел.
А прадед Стаса в свое время больше года добирался из Восточно-Китайской Сибири в Москву — он попался пограничникам с поддельными документами и десять месяцев провел на тюремных нарах где-то в Средней Азии, пока его вскладчину не выкупила московская община.
Неудивительно, что именно пра-правнуки таких авантюристов и первопроходцев прилетали на Марс — ведь они унаследовали от предков беспокойный ген поиска лучшей жизни.
И как надеялись на удачу, ныряя в холод морской глубины, мальтийские ловцы жемчуга с разъеденной солью кожей и раздутой от постоянного пребывания под водой грудью…
Как были уверены, что им вот-вот повезет, обмороженные золотоискатели Юкона и Аляски…
Как не сомневались, что оно того стоит, измученные на грандиозных стройках мировых столиц гастарбайтеры…
Так и их потомки, пропитываясь радиацией на кремнезёме и урановых залежах Марса, ждали, что со дня на день найдут ее — лучшую жизнь.
Когда внутренности банок из-под сардин заблестели жестяной чистотой, Нельсон откинулся на спинку высокой вертушки, прикрыл глаза и вздохнул:
— Домой хочу.
Стас пожал плечами. Не было на Марсе ни единого старателя, который в один прекрасный момент не махал бы в сердцах рукой и не говорил: "Всё! Хватит! Надоело!" Все старатели прилетали сюда с одинаковым планом: подкопить деньжат — и сразу же обратно. И почти все — до сих пор здесь…
— Ну, должно же и нам с тобой повезти, в конце-то концов! — сердито сверкнул темными глазами Нельсон.
— Должно? — криво усмехнулся Стас и кивком указал на сидящего в углу зала бессменного завсегдатая "Герба и молота".