Лабиринт
Шрифт:
– Что делать, если пришло их время? – Владимир усмехнулся. – Да и так ли они плохи?
– При чем здесь они?! Я говорю про нас. Про то, что мы стали им поклоняться. Поклоняться шутам! Понимаешь?!
– Ты бы хотела поклоняться кому-то другому?
– Может быть. Может быть, поэтам. Может быть, звездам. А может, и никому!
– Поэтам! – зацепился Владимир. Разве шут не тот же поэт, просто весело отраженный в кривом зеркале? Убери зеркало, и останется горячо любимый тобой поэт. Пускай плохой, но поэт.
– Никто не уберет! Не забывай,
– Может, мы не о том говорим? – с улыбкой спросил Владимир.
– А может, наоборот? – хитро прищурилась Юлия. – Может, об этом и нужно говорить на первом свидании? А не о том, как любишь Бродского и лесные прогулки.
– Серьезно? А я столько всего планировал рассказать!
– Не надо, – девушка холодно рассмеялась. – Лучше расскажи что-то одно, но пусть эта история стоит слов. У тебя есть такая история?
– Есть, – медленно кивнул Владимир. – Но такие истории не рассказывают при первой встрече.
– А если второй не будет?
– Значит, история останется при мне.
– Вот так всегда. Только встретишь хорошую историю…
– А как же твоя история? Ведь у тебя она тоже есть?
– Боюсь, она тоже из тех, что не рассказывают незнакомцам.
– Похоже, у нас просто не остается вариантов для того, чтобы расстаться прямо сейчас.
– Похоже на то, – Юлия улыбнулась, – но не думаю, что стоит из-за этого переживать.
– Не буду.
– Тогда закажи еще вина.
Юлия маленькими глотками пила прохладное шабли и задумчиво смотрела в черный квадрат окна. За окном неторопливо шла холодная осенняя ночь. Она печально смотрела на яркие дрожащие огоньки человеческих сердец и мягко улыбалась неразличимой, затаенной улыбкой. Но на нее совсем не обращали внимания. Ведь мало кто знал, что холодная осенняя ночь тоже умеет, а порой даже и любит улыбаться.
Владимир смотрел на Юлию. Ему редко встречались по-настоящему красивые женщины. Те, в которых было что-то, кроме манящих черт и сладких губ. Но сейчас он смотрел именно на такую. Он смотрел, а в сердце его проникала щемящая тревога. Владимир подумал, стоит ли выгнать тревогу прямо сейчас, и решил, что, конечно же, нет.
– А что касается шутов, – Владимир пожал плечами, – их легко осуждать. Легко презирать или бросать в них кости. Но от них почти невозможно отказаться. Вот скажи, когда у тебя был последний день без шута за спиной?
– Надеюсь, что он просто был.
– А если он был, то был хорошим?
– Я не против шутов, – погрозила пальцем девушка, – я против того, чтобы сажать их на трон.
– Тем не менее они там. Такой уж нам выпал век. Не самый плохой, я думаю.
Юлия неопределенно махнула рукой. Она осталась при своем мнении. И сам архангел Уриил не смог бы убедить ее в обратном. Но не оттого ли она казалась еще прекраснее?
– Мне пора, Володя, – мягко улыбнулась
– Я провожу.
– Не сегодня. Я уже вызвала такси.
– Тогда я позвоню.
– Позвони, – изумруды глаз зажглись коварным огнем. – Может быть, я даже отвечу.
Они вышли на улицу. Владимир поцеловал девушке руку и с легким смятением смотрел, как увозящее ее такси растворяется в тишине темной улицы. А перед глазами то и дело вспыхивали огненные сполохи чьих-то кудрявых волос.
Он уже ждал новой встречи с этой восхитительной страшной сказкой. Он был готов ужасаться, но идти вперед. Не слишком ли смело? Возможно. Но пускай уж лучше называют дураком, чем трусом.
Через час Владимир был дома. Он разделся, в самом прекрасном, насквозь мечтательном расположении духа открыл дверь в ванную и тут же непроизвольно сжался от обрушившейся тяжести низкого потолка Лабиринта.
– Да когда я уже привыкну? – с досадой проворчал Владимир и огляделся.
Спереди было совсем темно, а вот позади скорбно мигал слабый желтый свет. Владимир всегда шел на свет. Знал, что часто не прав, но ничего не мог с собой поделать. Владимир любил свет и не любил тьму.
Желая как можно быстрее вернуться к нормальной жизни, он широким и по возможности уверенным шагом устремился по направлению к свету. Его источник был обнаружен спустя десять скучных минут.
В древнем, грязно-голубом кресле сидела Ведьма. Ведьма читала книгу, угрожающего вида гриму-ар, а возле нее, освещая мрачные страницы, стоял огромный, усыпанный сотней оплавленных свечей канделябр.
– Не знал, что ты умеешь читать, – удивился Владимир.
– Ты вообще обо мне ничего не знаешь, – Ведьма весело ему подмигнула.
– Ну хоть в чем-то повезло.
– Наоборот, тебе часто везет, – губы Ведьмы изогнулись в кривой усмешке. – Просто ты об этом никогда не думал.
– А ты, значит, думала?
– Я всегда о тебе думаю, мой милый.
– Ну и в чем же мне повезло? – помимо воли, задал вопрос Владимир.
– Ты жив, – оскалилась Ведьма. – Ты до сих пор жив, мой чудесный.
Владимиру стало очень неуютно. Ведьма никогда так с ним не разговаривала. Серьезно, без лишней едкой шутки. С затаенной угрозой в бархатном голосе. Со спокойствием хорошо смазанной гильотины.
– Пойдем, – Ведьма бросила гримуар на пол и поднялась, – я хочу тебе кое-что показать.
– Не уверен, что хочу на это смотреть.
– И я не уверена. Но, думаю, проверить все-таки стоит.
Еще вчера Владимир бы развернулся и пошел в одиночестве плутать по черным коридорам в поисках нового решения старых проблем. Но сегодня он отчего-то не спешил покидать насмешливо взирающую на него Ведьму. Сегодня он отчего-то хотел остаться рядом с ней.
Владимир впервые подумал, что Ведьма очень красива. Хотя в красоте ее было мало человеческого. Змеиные глаза, кошачья грация, волчья улыбка. Животное. Животное, которое было прекрасней всех людей мира.