Шрифт:
Сергей Булыга
Лабиринт
Одни рождаются в поле, другие в лесу, третьи в дороге, на постоялых дворах, а самые счастливые рождаются в родительских домах. Молчаливый же родился в лабиринте, и первое, что он увидел, - это очень высокие стены, уходящие к самому небу. Но серые и холодные стены не испугали его, потому что в вышине над ними Молчаливый увидел яркое синее небо. Родился - и не закричал. Смотрел на небо, жевал беззубым ртом и хмурился. Мать испугалась, шлепнула младенца раз, второй... Все, кто рождаются на свет, должны испуганно кричать - так надо, а этот молчал.
Он так и вырос - молча, его так и назвали - Молчаливый. Мать часто плакала, кричала:
– Скажи хоть что-нибудь!
А он молчал.
Предполагали разное. Одни считали, что весь мир - лабиринт и нечего тут голову ломать. Другие уверяли, что лабиринт имеет предел, что из него можно выбраться, и тогда... Одни утверждали, что, выйдя из-под защиты высоких стен, человек непременно погибнет, ибо в открытых пространствах водятся ужасные звери. Другие, напротив, доказывали, что за пределами лабиринта вдоволь еды и питья, что там светло. А им возражали - да, конечно, там светло, там все освещено солнечным светом, но солнечный свет, как известно, губителен для человека. И это великое благо, что стены лабиринта столь высоки, и солнце освещает лишь их вершины, не в силах проникнуть до самой земли. Ведь солнце - это... Но так как никто из стариков не видел солнца, то разговор на этом обычно иссякал, и начинали спорить о другом - куда идти, какие делать отметки на стенах, что брать с собою, как уберечься от дозорных враждебного племени и еще о многом и многом другом.
Однако все эти беседы велись более для приятного времяпрепровождения, нежели для практической пользы. Ведь никто всерьез не верил в то, что из лабиринта можно выбраться. Просто людям необходимо мечтать, вот старики и мечтали. Вспоминали, как тридцать восемь зим тому назад охотники поймали человека в диковинных одеждах. Человек этот не умел изъясняться на правильном языке, был сильно истощен и вскоре умер. Одежду его поделили, и племени, к которому принадлежал Молчаливый, достались его башмаки и еще какой-то плоский камешек странного вида со странными знаками. Башмаки и камешек хранились в капище; в большие праздники жрец позволял встряхнуть камешек и приложить его к уху, и тогда можно было услышать негромкое мерное тиканье. А башмаки не позволялось трогать никому. Считалось, что тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет плутать по лабиринту до тех пор, пока не обессилеет и умрет.
Башмаков все боялись. Один лишь Молчаливый иногда подкрадывался к капищу, заглядывал в щель между камнями и мечтал о том дне, когда он похитит их и выйдет из лабиринта. Но - Молчаливый это понимал - его время еще не пришло.
А пока что он ждал и мужал. Помогал матери - собирал съедобный мох, молол в ручных жерновах улиток, ловил в ручье водяных жуков и лягушек. Когда подрос, брат матери стал брать его на охоту за крысами.
Крысы в лабиринте водились большие - в три, а то и в пять локтей, считая без хвоста. Охота на них требовала силы, мужества и сноровки. Вооружившись каменными ножами, мужчины спускались в тесные норы и, освещая себе дорогу гнилушками, с трудом пробирались вперед. Крысы строили норы по образу и подобию каменного лабиринта; их жилища изобиловали разветвлениями, тупиками, ложными ходами и западнями, так что звери почти всегда появлялись внезапно - сверху, сбоку, а порой из-за спины. Они первыми бросались на человека, пуская в ход острые зубы и когти. Дрогнешь - погибнешь. Отец Молчаливого в свое время так и не вернулся с охоты. Дядя - тот был удачливей. Весь в шрамах, раздражительный и нелюдимый, он уже много лет охотился на крыс, и не было еще такого случая, чтобы он вернулся без добычи.
Ну, а добыча - это сочное мясо, это кости для мелкой домашней утвари, это хвосты для веревок, усы и уши для капища.
Крыса - кормилица, но она же и убийца. Не раз уже случалось, что в голодные годы полчища крыс выходили из нор и нападали на селения. Тогда женщины и дети укрывались в специальных нишах, выдолбленных высоко в стенах, а мужчины вступали в ожесточенные и кровопролитные сражения, которые порою длились неделями.
Гибли не только в сражениях, но и от эпидемий. Люди вдруг ни с того ни с сего становились вялыми, сонными, потом засыпали... и не просыпались. Крысы нападали на детей, вражеские лазутчики похищали женщин, мужчины сражались за пещеру...
Пещер было мало. Выдолбить пещеру в стене лабиринта было делом тяжелым и долгим. Часто случалось так, что работу начинал отец, а заканчивал сын, а то и внук - человеческий век в лабиринте недолог: сорок зим считалось глубокой старостью.
А Молчаливому исполнилось пятнадцать. Следующим летом он возьмет себе жену...
Но этого не будет! Он уйдет. Пусть даже он не выберется из лабиринта, зато у него будет надежда, и он умрет вместе с нею. Упадет от истощения или погибнет в крысиной норе, или его укусит ядовитый паук - все что угодно, но только не покорность судьбе. Он больше не может жить в лабиринте, он хочет увидеть солнце. Вершины стен, освещенные солнцем, так красивы - яркие, сухие, не то что внизу, где все покрыто слизью и улитками. Он увидит солнце, а потом ему все равно, пусть даже солнечный свет действительно окажется губительным, и он умрет от него. Но он умрет не здесь, не в лабиринте. Нужно только добыть башмаки, и тогда он будет спокоен: ведь тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет идти по лабиринту до тех пор, пока не лишится последних сил. Быть может, сил этих хватит ровно настолько, чтоб выйти и увидеть солнце...
И с этими мыслями Молчаливый надел свою самую крепкую куртку, взял самый острый нож, и, крадучись, направился к капищу.
Была глубокая ночь, мать и младшие братья давно уже спали, никто его не удерживал.
А в капище горел огонь. Жрец сидел у костра и грел над огнем свои узловатые старческие руки. Молчаливый, затаившись за камнем, смотрел на огонь и неслышно вздыхал. Сколько ночей он вот так же подглядывал за ним, стараясь уяснить, как же это старику удается из черного жирного камня вызвать огонь. Никто в племени этого не умел и уметь не смел. Женщин и вовсе к костру не подпускали, а среди мужчин чести погреться у костра удостаивались только охотники за крысами да лазутчики. Лазутчики - глаза и уши племени, а охотники добывают жирный камень в крысиных норах. Двое стоят с ножами наготове, а третий поспешно рубит камень.
Но от чего он загорается? Жрец говорит, что камень загорается от прикосновения его руки, но Молчаливый не верит. Он знает - что-то сокрыто в руке старика, но что?
– Эй, Молчаливый!
– окликнул жрец, не поворачивая головы.
Молчаливый не шелохнулся.
– Я кому говорю!
– повысил голос старик.
Молчаливый прижался к стене и не проронил ни звука.
– Садись к огню, я давно тебя дожидаюсь.
Голос жреца не предвещал ничего плохого, и Молчаливый вошел в капище, сел рядом со жрецом и, не удержавшись, тоже протянул руки к огню...
А глаза его неотрывно смотрели на башмаки, стоявшие на священном желтом камне.
– Я давно за тобой наблюдаю, - заговорил жрец, глядя на огонь.
– И знаю: ты хочешь уйти. Ты ищешь выход из лабиринта и думаешь, что башмаки тебе помогут.
Молчаливый опустил голову. Он знал, что жрец умеет читать по глазам.
– Если я буду спать, ты похитишь их, - продолжал жрец, - а если же нет... то ты сначала убьешь меня, а потом заберешь башмаки и уйдешь.
Рука Молчаливого незаметно скользнула к поясу, к ножу. Жрец слабо улыбнулся и сказал: