Лабиринт
Шрифт:
— Боюсь, она понимает, что «Книга Слов» все еще в пещере.
— А это так?
— Наверняка не знаю.
— А кольцо? Кольца-то у нее нет? — Элис опустила взгляд на худую руку старика, лежащую на столе.
— Она уверена, что я приду.
— Но это же бред! — взорвалась Элис. — Неужто не ясно, что вам к ней и близко нельзя подходить?
— Сегодня она попытается призвать Грааль, — ровно и тихо повторил он, — и потому они знают, что я приду.
Элис ударила ладонью по столу.
— А как же Уилл? Шелаг? О них вы не думаете? Без
— Вот потому, что я думаю о них и о вас, Элис, я и должен идти. Мари-Сесиль намерена принудить их участвовать в обряде. Участников должно быть пятеро: navigataireи четверо других.
— Мари-Сесиль с сыном, Уилл, Шелаг и Оти?
— Нет, не Оти. Другой.
— Тогда кто?
Он уклонился от ответа.
— Я не знаю, где сейчас Шелаг и Уилл, — громко сказал он, — но уверен, что к ночи их доставят в пещеру.
— Кто, Одрик? — твердо повторила Элис.
— Нам пора ехать.
Элис была раздражена, встревожена, недоумевала и, в первую очередь, трусила. Но в то же время другого выхода она не видела.
Она вспомнила имя Элэйс на фамильном древе — имя, отделенное от ее имени восемью веками. И символ лабиринта, соединяющий их через века и пространство.
«Две истории сплетаются воедино».
Элис взяла свои вещи и вслед за Одриком вышла в угасающий день.
ГЛАВА 75
МОНСЕГЮР,
марс 1244
Элэйс, затаившаяся в подземелье цитадели, зажимала уши, стараясь не слышать мучительных звуков пытки. Но крики ужаса и боли проникали сквозь толщу скалы. Крики умирающих и оставшихся в живых, будто чудовища, пробирались в их укрытие.
Элэйс молилась за душу Риксенды, за ее возвращение к Богу, за всех друзей, добрых мужчин и женщин, о милости к ним. Она могла только надеяться, что их уловка сработает.
Только время покажет, удалось ли убедить Ориану, что «Книга Слов» вместе с Элэйс погибла в пламени.
Огромный риск.
Элэйс, Ариф и двое проводников должны были оставаться в каменной могиле до темноты, когда крепость совсем опустеет. Затем, под покровом ночи, им предстояло спуститься с обрыва по тайной тропе и направиться в Лос Серес. Если счастье не изменит им, завтра к сумеркам они будут дома.
Они откровенно нарушали условия сдачи. Если их обнаружат, немедленно последует жестокая кара. Элэйс не сомневалась в этом. Пещера, где они прятались, была неглубокой — просто впадина под камнями, у самой поверхности. Вздумай солдаты тщательно обыскать крепость, их мгновенно найдут.
Подумав о дочери, Элэйс закусила губу. Ариф в темноте нашел и сжал ее руку. Кожа у него была сухая и шершавая, как песок пустыни.
— Бертрана сильная, — заговорил он, угадав, что ее мучило. — Вся в тебя, да? Она выдержит. Скоро вы будете вместе. Ждать не долго.
— Но она еще ребенок, Ариф. Слишком мала, чтобы видеть такое. Как ей должно быть страшно…
— Она храбрая, Элэйс. И Сажье тоже. Они нас не подведут.
«Если бы знать наверное, что ты прав…»
В темноте сердце ее разрывали сомнения и страх перед будущим. Элэйс сидела с сухими глазами, дожидаясь, пока пройдет этот день. Неизвестность была невыносима. Ее преследовало воспоминание о побледневшем, белом личике Бертраны.
И крики Bons Homesзвучали в ушах еще долго после того, как замолчала последняя жертва.
Черное облако едкого дыма грозовой тучей нависло над долиной, погасив день.
Сажье крепко держал Бертрану за руку. Они вышли из главных ворот, покинув крепость, которая два года была для них домом. Он запер боль глубоко в сердце — там, куда не могли добраться инквизиторы. Сейчас нельзя было горевать о Риксенде, нельзя было бояться за Элэйс. Его делом было оберегать Бертрану и вместе с ней добраться в Лос Серес.
Инквизиторы расставили свои столы под самым склоном и готовы были взяться за дело прямо в тени костров. Сажье узнал среди них Ферье — человека, заслужившего ненависть и отвращение всей округи своей стойкой приверженностью духу и букве церковного закона. Рядом стоял инквизитор Дуранти, внушавший не меньше страха.
Сажье крепче сжал ручку Бертраны.
Спускаясь на пологую площадку, Сажье заметил, что пленников разделяют. Стариков, мальчиков-подростков и солдат гарнизона направляли в одну сторону, женщин и детей — в другую. Бертране придется предстать перед инквизиторами без него.
Девочка что-то почувствовала и испуганно заглянула ему в лицо:
— Что там? Что они с нами сделают?
— Они будут допрашивать мужчин и женщин порознь, — объяснил он. — Не бойся. Отвечай на вопросы. Держись смело и не уходи никуда, пока я за тобой не приду. Никуда и ни с кем, понимаешь? Ни с кем, кроме меня.
— А о чем они будут спрашивать? — жалобно спросила Бертрана.
— Как зовут, сколько лет… — Сажье еще раз повторил ей все, что девочка должна была помнить. — Что я сражался в гарнизоне крепости, им известно, но нас с тобой в их глазах ничто не связывает. Спросят об отце — говори, что ты его не знаешь. Риксенду назови матерью и тверди, что всю жизнь провела в Монсегюре. Что бы ни случилось, ни слова о Лос Серес. Ты все поняла?
Бертрана кивнула.
— Умница… — Чтобы ободрить ее, Сажье добавил: — Когда я был не старше тебя, бабушка часто посылала меня с поручениями. Она повторяла все по нескольку раз, так что я запоминал слово в слово.
Бертрана слабо улыбнулась:
— Мама говорит, у тебя ужасная память. Говорит, как решето.
— Она права, — улыбнулся он и снова стал серьезным. — Еще они могут спрашивать тебя про Bons Homesи во что ты веришь. Отвечай правду. Тогда ты не попадешься на противоречиях. Что бы ты ни сказала, им это и так известно. — Помолчав, он добавил напоследок самое главное: — И ни слова об Арифе и Элэйс.