Лабиринты чувств
Шрифт:
В напряженной работе проходили дни и даже ночи: Андрей Васильевич упорно выделял для монтажа Юлькиной передачи ночные смены. Он оправдывал это производственной необходимостью — график, дескать, не резиновый, — но Костя не сомневался:
— Испытывает шеф тебя на прочность.
Запаса прочности у Юли пока хватало. Она даже рада была, что не остается ни времени, ни сил на переживания, которые на людях сама же презрительно называла «пережевываниями».
Дареный халатик как-то странно повлиял на нее. Когда она облачалась в это цветастое одеяние, ей сразу почему-то хотелось покоя и домашнего уюта. Не бегать по городу в поисках любопытного сюжетика, не разрываться между несколькими заданиями, а, например, стоять у плиты и готовить что-то вкусненькое.
Но ни разу, даже в мыслях, не договорила она эту фразу до конца: готовить что-то вкусненькое… для кого-то. Как Лида — для своего тщедушного Бориса.
Однако к черту пережевывания! Она не жвачное животное. Не травоядное. Не корова и не какой-нибудь там кентавр…
Квентин периодически звонил и просил о встрече.
— Некогда, некогда, сорри! — отвечала она. И это было правдой.
Только от этой правды подчас становилось так тоскливо! С Юлькой творилось что-то непонятное. Она и хотела увидеться с Джефферсоном, и… страшилась этого. Она, всегда такая дерзкая и бесстрашная! Она, с такой легкостью контактирующая с самыми разными людьми! Уж не Тарас ли Францевич заразил ее необъяснимой робостью по отношению к этому американцу?
Квентин на отказы не обижался и продолжал звонить вновь и вновь, что совершенно ставило Юлю в тупик. «Вот зацепленный, — думала она. — Я бы никогда так не смогла, давно бы подыскала себе новый объект».
И при этом ей ужасно хотелось оставаться его «объектом» как можно дольше.
Как — то раз он позвонил и с вдохновением в голосе поздравил ее.
— С чем? — не поняла Юлька.
— С вашей интуицией, Джулия. Помните, вы назвали меня кентавром?
— Конечно, помню. Я не склеротик.
— Я изучил массу научной литературы — античная история, мифология.
— Похвально. А зачем?
— Пытался понять, почему кентавры стреляют из лука в звезды.
— Понял?
— Понял. Потому что они Сагиттариусы.
— Это, похоже, не античность, а что-то средневековое.
— Нет, Джулия, современное. Это я. Сагиттариус — по-русски значит Стрелец. Такой знак Зодиака. Его символ — кентавр, который целится из лука в небо. Я родился под знаком Стрельца, под самое Рождество. Вы угадали, Джулия.
— Это намек, чтобы я не забыла поздравить вас с Рождеством и днем рождения одновременно? Но это так нескоро, еще дожить надо!
— Мы доживем, — уверенно сказал он. — Рождество мы встретим вместе. Это будет чудесно!
— Ай — яй-яй, какая самонадеянность! — Юльке стало смешно. Она вообще никогда не строила столь далеких планов, это казалось ей пустой тратой времени и неимоверным занудством. Жить «здесь и теперь», таков был ее принцип. Кто знает, куда судьба забросит нас завтра, через неделю, через месяц?
— Клянусь, так и будет! — с пылом ответил Квентин. — Знаете, что пишут про Стрельцов авторитетные астрологи?
— Что же они пишут? — усмехнулась Юля. — Только учтите: я не верю в авторитеты.
— Зря. Они пишут: «Стрельцы не боятся делать большие ставки. Они знают, что выигрыш возможен всегда, а проигрыш — явление временное. Поэтому они удачливы». Вы — моя большая ставка, Джулия.
— Ва-банк?
— Ва-банк.
— Один герой Пушкина на этом погорел, его звали Германн. Поставил на тройку, семерку и туз, а выпала пиковая дама. Так что ва-банк — это очень опасно, Венечка.
— «Стрельцы любят опасность и риск». Так утверждают авторитеты.
— Сказала же — не верю я в них!
— А в любовь — верите? — Квентин спросил это так тихо, что едва можно было расслышать сквозь треск старенького, не раз ронявшегося на пол телефонного аппарата.
Юлька притихла и почему-то не нашлась, что ответить. Это она-то, которая прежде никогда не лезла за словом в карман!
Наконец наступил долгожданный день. Сегодня вечером по НТВ покажут Юлькину передачу.
С самого утра Лида переоборудовала кухню в зрительный зал. Туда был вынесен телевизор, на него установили пишущий видеоплейер, в который загодя вставили пустую кассету. Зрелище века необходимо было сохранить для потомков! Полукругом расставили стулья, собранные со всех комнат.
По Лидиному замыслу, просмотр должен был обязательно быть коллективным и сопровождаться застольем. Борю с утра отправили на рынок за продуктами.
— Только смотри торт не вздумай покупать! — наставляла его жена, отсчитывая деньги. — Будет домашний пирог! Нет, два пирога! Один с капустой, второй с курагой!
Лида нынче была щедра: приглашение к праздничному столу получили даже Ольга и Василий Павлович Ну, а с Юльки просто пушинки сдували:
— Ты какой винегрет больше любишь? С капустой или без? А «Оливье» лучше с колбасой или с мясом? А…
— Я все подряд люблю! — смеялась Юля, и Лидия даже немного обижалась, что ей безразличны такие наиважнейшие вещи, как нюансы меню в столь знаменательный день. А впрочем, Юльке сегодня простились бы и более серьезные прегрешения. Ведь она была героиней дня.
К вечеру все принарядились.
У Катюши в жиденьких волосенках красовался огромный бант, а Лида накрутилась на свои вечные бигуди так тщательно, как только могла, и самостоятельно прикрепила на макушку муляж банана — единственное, что осталось в целости от произведения Матвея Кошкина.
Боря был в новом, всех цветов радуги, спортивном костюме, а Василий Павлович вышел в залоснившемся, однако почти не рваном пиджаке и тоненьком абхазском галстуке на резиночке, с блестящим вензелем из люрекса.