Лабиринты чувств
Шрифт:
— Так вот, Пушкин влюблялся во многих женщин. Он Наталье Гончаровой писал: «Моя сто первая любовь…» Понимаешь?
Квентин снова кивнул.
— Но это не мешало ему быть великим поэтом. Наоборот, это давало вдохновение.
— Да-да… Он поэт… — подтвердил Квентин.
— А когда я влюбляюсь, то тоже чувствую вдохновение. Это полет души… Это такой краткий миг, а потом думаешь: и что я в нем нашла?
— В ком? — сразу же уточнил Квентин.
— Не перебивай, — разозлилась Юлька. — Я вообще говорю. Абстрактно. По большому счету Пушкин любил только свою жену. И я тоже полюблю только одного
— Кого?
Юлька строго посмотрела на него, и Квентин замолчал.
— Значит, чтобы понять меня, ты сначала должен понять Пушкина.
— Но я читал! — горячо возразил ей Квентин. — Я знаю «Евгения Онегина» и «Повести Белкина»… Правда, немного сложно переводить его стиль…
— Я тебе помогу, — с вкрадчивой ласковостью сказала Юлька. — Ты плохо понимаешь стиль той эпохи, да? С тех пор русский язык очень изменился. Это естественно. Ведь Шекспира тоже надо теперь переводить со староанглийского… Я прочту тебе современный вариант… — И она с максимальной серьезностью, с выражением принялась читать нараспев:
Зима! Пейзанин, экстазуя, Ренувелирует шоссе. И лошадь, снежность ренифлуя, Ягуарный делает эссе. Пропеллером лансуя в али, Снегомобиль рекордит дали, Шофер рулит; он весь в бандо, В люнетках, маске и манто. Гарсонит мальчик в акведуке: Он усалазил пса на ски, Мотором ставши от тоски, Уж отжелировал он руки. Ему суфрантный амюзман, Вдали ж фенетрится маман.Бедный Квентин! Он воспринял пародию Теффи за чистую монету и теперь старался переварить услышанное.
Юлька, едва сдерживая смех, глянула на него, как строгая учительница.
— Ну?
— Что? — пролепетал Квентин.
— Я слушаю тебя.
Квентин помялся и преувеличенно бодро воскликнул:
— Экселент! Великолепно! Здесь чувствуется размах… широкий русский простор…
Юлька не выдержала, повалилась на кровать и закатилась от хохота, повизгивая и дрыгая ногами.
Просто полное непонимание! Как же им общаться дальше, если самые простые понятия становятся препятствием? Если ему недоступны ее шутки, а ей его привычные установки?
«Мы с тобой два берега у одной реки…» Нет, у океана… Разные, как день и ночь… шутки прочь… «Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно»… «Ему и больно, и смешно…»
Ну просто полный «суфрантный амюзман»…
Глава 11
К НАМ ЕДЕТ РЕВИЗОР
Голова трещит, как после хорошей пьянки… Немудрено, Юлька глаз не сомкнула за эту ночь.
Квентин умаялся от бурных выяснений и интеллектуального напряжения и мирно сопел, раскинувшись на двуспальной кровати, а Юлька пристроилась на пуфике у трюмо и строчила на листочках блокнота свою злополучную статейку.
Бог весть, что она там понаписала! Перечитывать уже не было ни сил, ни времени…
Едва рассвет забрезжил за окнами, она наглухо застегнула плащ и помчалась ловить машину, молясь только об одном: чтобы водитель не заметил отсутствие колготок. Подумает еще черт знает что…
Поминутно посматривая на заведенный будильник, она лихорадочно тюкала пальцами по клавишам машинки, а соседка Лида раздраженно барабанила в стену, громко возмущаясь, что ей не дают спокойно отдохнуть.
Будильник прозвенел, когда Юлька вынула из каретки последний лист. Времени оставалось только чтобы переодеться.
Через час она уже стояла в кабинете Вероники Андреевны и пыталась протереть глаза от застилающего их тумана…
Две мамы Карлы то расползались по углам широкого стола, то опять соединялись воедино. А ее слова не доходили до сознания. Шелестели мимо, словно ровный шум дождя…
Дождь… ливень… гроза… гром… вспышка молнии… О, как слабеют коленки от одного воспоминания…
— Хорошо… — обрывками выхватывала она отдельные фразы начальницы. — Сравнение с Голливудом — это хлестко… Вы удачно придумали этого американца. Необычно показать наше кино их непредвзятым взглядом…
Что она выдумала? Какого американца? А может, и все, что было этой ночью, Юлька тоже придумала?
Мысли путаются… Разве она писала о Квентине? О, мой Бог?! Может, там и про грозу… и про ее волшебный полет… и про то, как медленно сползает с тела расстегнутый халатик, а его руки…
— Чьи руки? — переспросила Вероника Андреевна. — Вы о фальшивых рукопожатиях? Может. расширить этот абзац? Сорвать с нашей богемы маски?
Юлька что-то невнятно пролепетала.
— Вы меня слушаете? — рассерженно спросила.
Вероника Андреевна и постучала карандашом по столу.
— Простите… я себя плохо чувствую… — Юльке даже притворяться не надо было, чтоб ей поверили.
Мама Карла сняла очки и прищурилась, внимательно изучая Юлькино лицо, словно вычитывала корректуру.
— Гм… действительно… — признала она. — У вас землистый цвет лица, красные белки и опухшие глаза. Надо сказать, вы сильно подурнели.
Она была невероятно щедра на комплименты.
— Да… — Юлька откашлялась. — Грипп, наверное… Я еле встала сегодня… — и мысленно добавила: «из постели Квентина…»
Вероника Андреевна испуганно всплеснула маленькими ручками.
— Грипп?! И вы пришли в редакцию?! Чтоб заразить сотрудников?! А если эпидемия?! Кто будет готовить номер?! Газета должна выходить каждый день!