Лабиринты любви
Шрифт:
14.03
Была в поликлинике. Все стало еще хуже. Врачиха сказала, что мне какой-то «преступник» поставил французскую спираль, забеременеть я не могу, а она будет разбираться. Я схватила карточку и убежала, а она за мной чуть ли не погналась. Я пробежала квартала три, а потом одумалась и решила сходить в платную поликлинику. Мама водила меня туда к лору где-то на Добрынинской. Нашла. Записалась на консультацию. Врач мужчина, спокойный, на кресло это жуткое не погнал. Спросил, что меня беспокоит. Я ему честно сказала: у меня какая-то спираль, и мне надо объяснить моему парню, почему я не беременею. Правду сказать не могу. Он улыбнулся и сел что-то писать. Потом протянул мне выписку и говорит: «Кандидат медицинских наук может помочь очаровательной девушке сохранить свободу и любовника. У вас обнаружен дефект
Я летела к Гоше, как на крыльях. Но его не оказалось дома. Нашла только вечером в мастерской. Положила ему бумажку перед носом, он прочел. Потом обнял меня так по-взрослому и сказал: «Это место мы тебе быстро разовьем, и детки у нас будут такие же рыжие, как ты». Как я была счастлива. КК, прости меня, но я полюбила другого. Я тебя никогда не забуду, спасибо за то, что ты был со мной в эти трудные годы. А теперь мне кажется, что я такая сильная, что могу справиться со всем, даже с отцом.
10.04
Ну вот, хотела борьбы — получи. Отец все понял. Спать я больше с ним не буду, перебралась на кухню. Отец знает о Гоше все: где он учится, где работает. Велел передать ему, что запрещает нам встречаться. Но любить-то нельзя запретить! Уехал в свою очередную командировку, я свободна. Гошка чаще просит остаться. Мама его вроде неплохо ко мне относится, а отчим смотрит огромными глазами, увеличенными сильными линзами очков, как будто это я его голым застаю, а не он меня. Он хороший, но старомодный, и видно, что Лидию Федоровну к Гошке ревнует. Мне теперь стало так понятно, кто что чувствует, будто я птичий язык выучила. В училище нас стали водить на практику в садик в младшую группу, так мне и с детьми все понятно, кто почему плачет, кто на что обиделся, кому что интересно, без всякой детской психологии. Просто все видно, хоть они и не говорят еще. Экстрасенсы и гадалки всякие, наверное, также себя чувствуют, когда им все ясно, что для других загадка. Если бы все люди на земле были влюблены, то, вероятно, и конфликтов не было бы. Теперь я понимаю, почему в церкви говорят: «Бог — это любовь». Если любишь, то тебе открыто все, а если вокруг тоже любящие, то все открыты всем — это и есть царствие небесное, счастье, божественная благодать. Может, я что путаю, но чувствую себя на седьмом небе от счастья.
05.07
Все рухнуло. Отец вернулся, стал мне грозить… Дал три дня. Время есть, надо что-то придумать.
07.07
Только что ушел Гоша. Когда я увидела его в дверях, то чуть не упала от страха, что он сейчас все поймет. Гоша молча прошел в квартиру, заглянул в кабинет, открыл дверь в спальню. Увидел одну (!) кровать. Я подумала: «Все, понял, сейчас уйдет». Я повисла на нем, а он так спокойно попросил: «Сделай мне бутерброд». Я его сразу на кухню. Посадила так, чтобы он не увидел подушки и одеяла на стуле, кинулась к холодильнику. Я поняла, что отец приезжал к нему. Ну, думаю, если правду ему сказал, тогда все, Гоша вранья не простит. А он повернул меня к себе и спрашивает: «Ты хочешь, чтобы мы расстались?» «Нет, — говорю, — люблю тебя» — и заплакала, как дурочка, от облегчения, что все обошлось. Он что-то говорил, потом поел, потом я пошла его провожать. На меня от всех этих переживаний такая трясучка напала, что он тоже завелся. Мы еле дотянули до каких-то кустов в сквере, хорошо, уже сумерки спустились, но даже если бы на нас прожектор направили, я все равно не остановилась бы — так было сладко! Потом я побежала домой, надо что-то решать. Ой, кажется, он вернулся.
Наконец-то все решено. Я сказала отцу, что больше спать с ним не буду, что Гошу не брошу. Он был довольно спокоен, но от этого стал еще страшнее. Уехал куда-то. Может, отстанет от меня, может, женится на ком? Мамочка, родная, ты ведь на него влияешь, так пусть он даст нам пожениться, и я никогда никому ничего не скажу. Памятью твоей клянусь. В день свадьбы дневник этот сожгу и пепел развею. Помоги, мамочка, нам! Мы так любим друг друга!
09.07
Убили Глыбу — того мужика, с которым Гоша был в кафе, когда мы познакомились. Сегодня похороны. Я не пойду, не могу после маминых похорон это видеть. Гошка мотается и ужасно переживает.
19.07
Звонил Гоша, я совсем соскучилась, думала, мы увидимся. А он не может — на завтра у него повестка к следователю по делу Глыбы, всех друзей его опрашивают, его уже вызывали, теперь еще зачем-то. Скорее бы уж все это успокоилось, я так по нему соскучилась!
20.07
Звонила Гоше. Лидия Федоровна сказала, что Гоша арестован по подозрению в убийстве Глыбы. Он в Бутырке, свидания разрешают только родственникам. Хорошо, отец не в командировке, может, устроит мне с ним свидание? Это ошибка, но Гошу надо оттуда вытаскивать.
24.07
Какая же я была слепая! Оказывается, это все подстроил отец. Это он Гошку посадил, чтобы меня вернуть. Так и заявил: хочешь, чтобы его выпустили, обещай, что больше никогда его не увидишь, а меня будешь не просто ласкать, а как самого любимого. А то мне твое уныние в постели давно надоело. Я хочу чувствовать себя любимым. Ответила отцу, что его ненавижу, сказала, что он отнял у меня моего парня, которому теперь плохо, а он ни в чем не виноват. «Суд разберется, улики против него есть, так что следствие долгим не будет», — отреагировал отец. Я спросила: «Ты можешь его освободить?» Он: «Ты что! Освободить может только прокуратура». Тогда я задала вопрос: «А ты можешь на это повлиять?» Говорит: «Могу». Попросила: «Освободи его, а то я пойду в ту же прокуратуру и скажу, что ты меня насилуешь с семнадцати лет». — «Никуда ты не пойдешь, я тебя раньше в дурдом упеку, как единственный близкий родственник». — «Тогда я буду в дурдоме с санитарами спать, а тебе ничего не достанется». — «Мне и так мало что от тебя достается в последнее время, все на этого бабника, на Гошу твоего уходило. А теперь я вам покажу, что в жизни надо уметь не только трахаться. Его ты больше не получишь никогда. Ему светят пятнадцать лет и несчастный случай на лесоповале, а тебе — дурдом, если ты меня не послушаешь». Подумав, я задала вопрос: «Что ты хочешь?» — «Пойдешь к нему на свидание и скажешь так, чтобы он поверил, что у него появился выбор, именно этими словами, и скажешь: 15 лет тюрьмы без тебя или свобода, но тоже без тебя. Если он выберет свободу, то ты остаешься со мной и будешь любить меня по крайней мере в постели. Попробуете убежать или обмануть — объявим в розыск и тогда уж посадим без всяких условий. Если он выбирает тюрьму, то ты едешь в дурдом и через пару лет становишься настоящей дурочкой. Думать можешь сколько хочешь, бегать от меня смысла нет, я уже меры принял. Думай, решай. В камере сейчас народу много, так что милому твоему не скучно, может, еще половую ориентацию сменит, так ты ему и не нужна будешь».
Сейчас ночь, он спит. Я сижу на кухне, слез у меня уже нет, голова болит, мысли — ни одной. У Джульетты хоть монах был, с которым она могла посоветоваться, а я совсем одна. Гошенька, милый мой, держись, пожалуйста! Опять все из-за меня. Ты же ни в чем не виноват. Я должна тебя выручить. Если бы сказала тебе тогда правду, то ты, может, что-нибудь придумал бы, а теперь все пропало. Его там бьют, наверное. Надо Лидии Федоровне позвонить, может, она у него была? Только не из дома, наверняка слушают. Ей-то каково! Она ко мне так хорошо отнеслась, а я ей сына в тюрьму посадила. Главное — его освободить. Остальное неважно.
09.08
Он куда-то улетал. Вернулся черный от загара и злой. Еле добилась от него, чтобы он организовал свидание, сказала, что я согласна на его условия, но только после того, как увижу, что Гошу отпустили. Он мне без всякого интереса говорит: «Попробую, но уж очень сейчас это все не вовремя. Ладно, из дома не уходи, сиди жди звонка. Когда позвоню, не знаю. Ты потом езжай в Бутырку, это на Новослободской, дежурному скажешь, что на свидание. Возьми с собой сигареты попроще, отдашь конвою».
11.08
Я видела его. Нос сломан. Сам он тоже. Глаза измученные, испуганные. Я сказала все так, как велел отец, спросила: согласен? Он так обреченно вздохнул и ответил: «Ну разумеется». Он отказался от меня, от нашего счастья, от наших детей! После этого его сразу увели. Я загадала: если оглянется, значит, любит. Но он не оглянулся. Все кончено. Я не могу пока сделать того, что хочу больше всего. Мне надо убедиться, что они его выпустили, а потом я свободна. К отцу я не вернусь и не трону его из-за мамы, а собой могу распоряжаться.