Лачуга должника
Шрифт:
Дежурный бегом бросился к тому месту, где только что стоял Благопуп, и прильнул к дверному стеклу. На полу камеры неподвижно лежал учёный, а в стороне, плотно прижавшись к стене, стояли два Туберкулёза, два метаморфанта-близнеца. Ассистент был не из трусливой десятки, он вошёл в камеру, вынес тело профессора в коридор, рывком захлопнул за собой дверь, запер её на засов, а затем поднял общеинститутскую тревогу. В живых он остался лишь потому, что, как позже выяснилось, в течение первых четырнадцати минут (в земном времяисчислении) после раздвоения воттактаки не агрессивны и даже склонны к бегству от всех живых существ.
В миг своей кончины профессор исхудал и изменился почти неузнаваемо. Вскрытие подтвердило, что он умер от туберкулёза. Молодая вдова решила доказать ялмезианской общественности, что любила не только славу
Однако осуществить это решение оказалось не так-то просто. Как я уже сказал, ялмезиане не знали орудий убийства, а оружия дистанционного действия у них тем более не имелось. Чтобы ликвидировать монстров, сотрудникам НИИ пришлось бы войти в камеры, а это грозило в первую очередь гибелью самим участникам мероприятия. И вот после долгих дебатов научный совет НИИ пришёл к выводу, что лучший способ отделаться от воттактаков — это утопить их. Но поскольку доставить их к морю нет никакой возможности, то надо море доставить им, так сказать, на дом. Для этого нужно путём методичного, осторожного изъятия земли из-под здания, не нарушая целостности строения, опустить «Тюрьму болезней» ниже уровня почвы и затем произвести затопление, доставляя воду из бухты в бочках. Поэтам, заблаговременно выразившим желание напутствовать Уходящих в Глубины, было отказано в их просьбе на том основании, что ни прозаической, ни поэтической речи воттактаки не понимают, а если бы понимали, то тем более не следовало бы усугублять их мучений, поскольку лично монстры ни в чём не повинны, ибо сами являются жертвами эксперимента.
К подкопу приступили немедленно. Но недаром наши земные предки утверждали: «Пришло несчастье — ворота настежь», и не напрасно у ялмезиан бытует пословица: «Сеть порвалась в одном месте — жди новых дыр». На одиннадцатый день после смерти Благопупа Ялмез постигла новая беда. Ночью жители Здоровецка проснулись от сильного подземного толчка. Многие успели выбежать из домов на улицы, но это не принесло им спасенья: второй толчок был сильнее, третий же разрушил городок полностью. Мало того, где-то далеко в океане произошло несколько подводных сейсмических сдвигов — и колоссальные волны цунами обрушились на уже обращённый в руины Здоровецк. Когда прибыли спасательные бригады из близлежащих городов, они мало кого нашли в живых, сотрудники же НИИ погибли все до единого. Что касается «Тюрьмы болезней», то, несмотря на то что построена она была с большим запасом прочности, одна из стен её рухнула, чему, надо думать, способствовал начатый подкоп. Метаморфантов спасатели не обнаружили и пришли к выводу, что монстры захлебнулись в нахлынувших волнах, а затем волны, отхлынув, унесли их тела в океан. «Бог Глубин сам пришёл за чудовищами, чтобы избавить от них ялмезиан!» — объявили жрецы. Эта формула была принята за аксиому, ибо она устраивала всех. Ведь и земляне, и иномиряне всегда склонны верить в лучшее. Лишь очень немногие сомневающиеся утверждали, что, поскольку между падением стены и первой волной цунами пролёг некий отрезок времени, воттактаки могли попросту убежать в неизвестном направлении. Но время шло — и даже сомневающиеся усомнились в своих сомнениях. Жизнь на Ялмезе вошла в рутинное русло. Подрастало новое, не ведающее болезней поколение. О метаморфантах стали постепенно забывать.
Увы, правы были сомневающиеся. В час землетрясения воттактаки успели живыми покинуть свою тюрьму — и, гонимые таинственными инстинктами, устремились в глубь материка, где на необозримых просторах паслись стада диких рогатых коней и иных крупных животных, где простирались Великие Джунгли, густо населённые большими обезьянами. Там метаморфанты стали убивать этих животных — и множиться. Напомню Уважаемому Читателю, что ялмезианские города лепились по краям материка; прибрежная полоса и море давали иномирянам всё нужное для существования. Стоя лицом к океану, прагматичные ялмезиане не интересовались тем, что творится у них за спиной, в глубине континента; правда, его пересекали кое-где аэропланные трассы, но научные экспедиции в глубь его не снаряжались, ибо не сулили прямой практической выгоды.
Шли ялмезианские утщерды (годы). Метаморфанты продолжали множиться. Они начали захватывать периферийные зоны, неотвратимо приближаясь к побережью. Всех крупных животных истребить они не могли — тех было слишком много на Ялмезе, но настал год, когда воттактаки нашли себе более лакомую добычу. Однажды, преследуя стадо зеброобразных коров, они ворвались в небольшой посёлок ялмезиан, находившийся в семидесяти бурдах (пятидесяти пяти километрах) от океана. Произошло моментальное переключение на новую цель, зеброобразные коровы были забыты; улицы посёлка покрылись трупами ялмезиан, мгновенно погибших от тифа, туберкулёза, чумы, холеры… Чудища, увеличившись в числе, двинулись в сторону моря. Хоть морская вода и ненавистна монстрам, но инстинкт подсказал им, что чем ближе к морю, тем гуще сеть городов и посёлков, тем больше возможностей для убийства и саморазмножения.
Наступление метаморфантов продолжалось не один год. Иномиряне сопротивлялись упорно, но оборона их имела пассивный характер. Да и борьба была неравной: смерть каждого ялмезианина способствовала появлению ещё одного воттактака.
Постепенно нарушились коммуникации, пришла в упадок промышленность, перестали выходить газеты, в городах квартал за кварталом переходил во владение смертоносных чудищ. Так погибло почти всё многомиллионное население планеты.
Остались в живых лишь обитатели Гусиного полуострова. Он расположен в самой холодной части континента; перешеек его упирается в приморские болота и зыбучие пески материка. Бедные полуостровитяне, в силу причин географических, жили жизнью обособленной. Жители материка относились к ним пренебрежительно, у них в ходу были стишки и анекдоты, высмеивающие скудость быта «гусятников». Одна из поговорок в переводе на русский язык звучала примерно так: «Если тонешь возле Гусиного (полуострова) — не ищи спасенья, ибо на дне тебе будет уютнее, чем в пещере» (намёк на то, что обитатели полуострова живут не в домах, а в пещерах).
Выручило «гусятников» опять-таки географическое положение. Перешеек, соединяющий полуостров с материком, довольно узок; в одном месте ширина его составляет всего триста метров. Когда метаморфанты, опустошив побережье, приближались к Гусиному, полуостровитяне, зная, что чудища панически боятся солёной воды, мобилизовали все свои силы, за кратчайший срок прорыли канал — и стали островитянами.
31. Путь на Гусиный остров
Итак, мы вчетвером — Чекрыгин, Белобрысов, Барсик и я, сопровождаемые чЕЛОВЕКОМ «Колей», держали путь к Гусиному острову. Под вечер мы остановились на ночлег в небольшом строении, из окон которого видны были четыре винтовых пассажирских аэроплана; они, накренившись, стояли среди зарослей, с фюзеляжей их свисали наросты мха.
Перед сном Белобрысов приготовил ужин. Иномирянину очень понравился молочно-вишнёвый концентрат, и он опять повёл речь о южанцах, которые «один только бог Глубин знает до чего успели додуматься!» Барсик не мог себе представить, что Ялмез могут посетить существа с иных планет, да и вообще его космогонические представления были крайне примитивны. Во время этой же вечерней беседы выяснилось, что на Гусином острове все поголовно неграмотны: последний старичок, умевший читать, умер лет восемь тому назад.
Тем же вечером Барсик рассказал нам кое-что о себе и о своих близких. Он — сборщик гусиных яиц. Кроме того, он помогает своему отцу заготовлять топливо для маячного костра. Жителям посёлка маяк не нужен, ведь все они живут за счёт диких гусей, собирая их яйца. Эта часть океана малорыбна, и очень опасны неожиданные штормы, регулярного рыболовства нет; в море островитяне выходят на своих лодках редко и всегда только днём, причём на недальние расстояния. Маяк воздвигнут в стародавние времена, когда его свет необходим был пароходам, державшим курс мимо полуострова; без ориентировки они могли погибнуть — разбиться о прибрежные рифы. Давно уже во всём океане нет ни единого корабля, но отец Барсика еженощно дежурит на вершине башни, подбрасывая в «световую чашу» сухие смолистые поленья. Ведь в молодости, при вступлении на должность смотрителя маяка, он принёс клятву, что, пока он жив, маяк будет давать свет. Должность эта — наследственна. Недавно он, Барсик, в присутствии отца и всех жителей посёлка, торжественно поклялся, что после смерти своего престарелого родителя продолжит его дело.