Ладинец
Шрифт:
– Поймаю, придушу! Гадюка! Вернись на конь! Живо!
Влас и сам ругал Еленку, но обидчику такого спустить не мог. Слетел с коня и ринулся вперед. Еленка, завидев его, рот открыла и выронила хворостину свою.
Ворог развернулся и мигом меч вытянул. Опасно блеснули его глаза, с того Влас и понял – просто не будет, легко не дастся. И не ошибся…
Попался ему редкого умения мечник: рука твердая, глаз вострый, разум проворный. Влас и без того уставший, еле махался, кровью из распоротого плеча исходил. Едва меч в руках держал и уж чуял,
В миг, когда меч выпал из Власовой руки, враг замер, глаза распахнул во всю ширь, вроде как изумился и упал бездыханным в пожухлую осеннюю траву. Голова его, непокрытая шеломом, сочилась кровищей и белесым чем-то.
Влас глаза-то поднял и увидел Еленку: стояла девка, бледная как смерть, и в руках держала камень едва ли не больше ее головы. И где только сыскала?
– А раньше-то не могла? – Влас тяжко осел на землю. – Чуть жениха не лишилась, дурья твоя башка.
Ворчал больше для того, чтобы боярышню ободрить. Видел, как лицо ее стало еще белее, а потом и сама она скорчилась, на колени пала. Там уж в траве ее и вывернуло.
Влас не удивился: крепкие парни тошнились после первого-то мертвяка. А тут девка. Пришлось ждать, пока Елена прокашляется, а потом плестись к коню и искать в суме баклажку с разведённой медовухой.
– На, попей нето, – Влас поднял с земли невесту свою бедовую и повел подальше от страшного места. – Пей, говорю, упрямица.
Она послушно взяла баклагу и отпила. Сморщилась, будто зелья горького испробовала, но промолчала. Влас уж собрался подначить ее, но в голове зашумело, перед глазами засияло, и разум помутился. Последнее, что увидал – синие глазищи Елены, распахнутые широко и тревожно.
Глава 6
– Ой, мамочки… – проскулила Еленка, когда Влас, бледный до синевы, рухнул в траву. – Влас… Власий… Да вставай ты, медведь! Чего разлегся?!
Кричала больше для того, чтоб самой не бояться: позади мертвяк валялся и не абы какой, а ею и угробленный. Небо предвечернее темнело, да споро так, быстро. А Влас, по всему видно, вставать-то и не собирался.
Кругом лес густой, бурелом. Дерева тихо поскрипывали, шуршали последними листами, скрежетали корой страшно.
– Ой, мамочки… – наново принялась причитать боярышня. – Куда…куда идти-то…
Обсмотрелась, да и поняла – не знает. Пока вражина ее вез, она кусалась и брыкалась, а дороги-то и не приметила.
Еленка с размаху и уселась в траву. Хлопала ресницами, разумея, что пока в терему сидела, такого и помыслить не могла. Одна в лесу с мертвяком и раненым женихом. И ночь надвигается осенняя, холодная.
Посидела дурочкой еще сколько-то времени, а потом подхватилась и к Власу кинулась. Склонилась над парнем и обрадовалась, что дышит. Пока выпутывала жениха из доспеха, из сил выбилась. Потом рванула рукав рубахи, а там кровь, да много. Перетянула, как сумела платком своим, уняла струйку алую.
Потом
Припомнила, как батюшка наставлял:
– Ночь застала в лесу? Так ищи схрон, не сиди клушей, инако замерзнешь, а наутро и не поднимешься.
Коня Еленка поймала, и тянула теперь за узду к тому месту, где Влас лежал. Сама по сторонам глазела, и ведь углядела! Вдалеке стояла ель немалая – ветви шатром – а под ней иголок видимо-невидимо. Вот туда Еленка и решила идти. Одна беда – Влас тяжелый. Как туда тащить жениха бездвижного, она пока не разумела.
Конский повод накинула на сук, а сама к Власу. Просунула руки ему подмышки, а поднять и не смогла. И так тянула, и так вертела, а ничего и не получилось, кроме употения и темноты в глазах.
– Да откуда такие берутся-то?! – крикнула в сердцах. – Небось, хлеба в себя караваями пихал, да целыми козлами закусывал!
Ругаться могла долго, да со вкусом, однако, разумела, что таким макаром дела не сделаешь, потому и порешила идти к коню.
– Сивушка, а сивушка… – подошла с правого боку, как наставлял в свое время тятенька. – Подь сюда, глянь-ка, хозяин твой лежит. Его во-о-о-он туда надо.
«Сивушка» только фыркнул, не боле того, и Еленка принялась ругаться:
– Ты что, скотина глупая, не разумеешь? – ведь понимала, что творит нелепие, с конем как с человеком говорит, но не остановилась. – Ты нагни шею-то, нагни. Да нагни, говорю, долгогривый!
И снова сивка не ответил, да и шеи нагибать не поспешил. Тут Еленка и вовсе потерялась.
– Сивушка, помоги, – зарылась пальцами в теплую гривку. – Не осилю ведь, а хозяин твой кончится. – И носом ткнулась в шершавый конячий бок.
А сивка возьми, да услышь! Перебрал копытами, к хозяину двинулся и мордой своей бархатной по его лицу провел. А уж после угнул шею высокую и на колени пал.
– Сивушка, красавушка, сейчас я, сейчас… – заторопилась боярышня.
Откуда только силы взялись! Подхватила парня подмышки, натужилась до темени в глазах и сдвинула. Перевалила тулово через седло и коня по спине легко стукнула. Тот встал и пошел.
– Господи, владыка небесный, спаси бо, – шептала Еленка, держа Власия за подпояску и шагая рядом с конем. – Не оставил, не кинул в беде.
До ели высокой добрались, а там уж Еленка и принялась хлопотать-бегать. Хвою сухую сгребла, а на нее мятель Власов уложила. Сунулась жениха с коня снимать, а сивка уперся и не пригнулся. Пришлось так тащить, а потом выбираться из-под Власа, а все потому, что на ногах не стоял и упал, как куль с мукой.
Но справилась, сдюжила. Власа уложила, а потом и поняла – без огня замерзнут оба. А еще и кровь затворить, и рану перевязать. Дел много, а время и сил мало. Да деваться некуда.
– Второй бы мятель…. Замерзнет ведь, – пожалела Еленка жениха.