Ладонь шестого чувства

Весенний город, узница тревог,

непонятых; последняя обитель:

как ты стремишься подвести итог,

как бы навек оставшийся в обиде.

Пусть нам с тобой не верится, но сам

себе я удивляться не устану -

пристрастию к холодным поездам,

к заброшенным и диким полустанкам.

Наверно,

в незапланированных мной командировках.

Но я услышу, как благую весть,

твой ровный гул, взывающий неловко.

Свою причастность бережно храня

к моим нелепым и смешным историям,

ты воскресишь забытого меня,

моими голосами жадно вторя.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Она пытается оболгать себя:

сделать вид, что она шпионка или гетера,

женщина-вамп – или маленькая домохозяйка…

Я вглядываюсь в это странное скрещенье

двух стройных ног…

 ущелье Палестины…

Голова раскалывается от ненужных мыслей.

Скоро полдень. А мне нечем расплатиться

за жизнь,

кроме пары скудных строк –

вот вся заоблачная плата…

Невероятно, что мы рядом, на одной

обшарпанной земле.

Девушка, стань моей проводницей

на поезде весны!

Она улыбается чему-то и сердится,

перехватив мой навязчивый взгляд.

Сотни маленьких воспоминаний-бабочек

вылетают из светлых глаз.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Дождливый вечер монотонно шепчет,

как переломанных костяшек сыплет дробь.

То дух зари, в ветвях, стремясь поджечь их,

слов дымных раздувает приворот.

Испариной холодных туч промокнет

чело дворцов над царственной рекой.

И лишь в чердачных, поднебесных окнах

лампадка долгая – как баховский аккорд.

Стриги, октябрь, купоны жёлтых листьев!

Молчи, вода, омой страниц бедлам…

Прошитой иглами дождей молитве

дай отделиться от картонных драм –

и возвратиться снегом. Атеистом

сам бог спустился в техногенный рай…

Анальной мастурбации царица,

прикрыв глаза, шлёт в камеру «гудбай».

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Играет флейта утра.

И солнце приподнимает голову,

как дрессированная кобра из корзины факира,

прогоняя остатки сна спелёнутого тьмой разума,

разрывая её на тающие клочья.

Я наливаю чай, я священнодействую.

Я чувствую тепло земли,

уже охваченной оцепенением заморозков.

Дома в искусной подсветке

кажутся величественными…

а у деревьев девичьи руки.

Поэзия тёмных улиц,

дворов без названья,

с тусклыми глазницами оконных стёкол!..

Я знаю…

Я знаю, что можно испечь хлеб

и нельзя, сгорев однажды, возродиться.

Что камень, пущенный из рук,

вмиг падает на землю…

а птица – нет!

Я знаю, что состою из крови, слизи,

тканей мышц, костей…

я заключён в бутылку тела

три миллиарда лет назад – опальный джинн!..

Всё происходит по предписанным законам.

Но откуда… откуда я об этом знаю,

знаю это – что всё так?!

Есть что-то в вещах, предметах

похожее на мысль?

Иль это просто пот, обильный пот

любовного труда природы, совокупляющейся с тьмой –

и проступающий на ровных, беззвучных плоскостях ума?

Так что же знаем мы?

Ведь Истина есть Путь.

Откуда же идём, куда?

Из гулких уст дворов, печальных истин,

оставшегося наледью «вчера» –

туда, где не напрасной

окажется вся боль и крики жертв,

мольбы и страсть,

захлёбывающийся сон любви…

Где с глаз спадёт туман небытия.

А души стёртые камней

подобны станут душам птиц!