Лагерь у моря
Шрифт:
— Алиса, ну что? — спросила рыжую подошедшая легкой походкой Славя, как и все, одетая в спортивки.
— Ничего, как сквозь землю провалился, даже Ольга Дмитриевна не знает.
— Делааааа, — нахмурилась Славя. — После того, как мы Жене лодыжку вправляли, я его тоже не видела.
— Так, разговорчики в строю! — с долей строгости в голосе сказала подошедшая вожатая, не ставшая выделяться и пришедшая в темно-зеленой спортивной форме, правда, вместо всем привычной панамы на голове Ольги Дмитриевны была роскошная соломенная шляпа, видимо, как дань торжественности события. — Всем распределиться попарно, дрова и паек по очереди несут мальчики.
Из
Дорога заняла почти час; за это время несчастный ящик с сардельками перекочевал между кучей рук, та же судьба постигла и остальные припасы. Славя, всю дорогу тащившая вязанку дров совсем не запыхавшись, успевала ещё следить за отрядом, помогая вожатой. Алиса несла свою гитару, изредка поглядывая на подругу. Ульяна шла налегке, настроение потихоньку возвращалось к девочке, несмотря на то, что перед походом наученная горьким опытом Ольга конфисковала у мелкой все запасы шифера из карманов, несколько насекомых разной степени свежести, и даже парочку петард, оставив доморощенную подрывницу без экипировки.
— Рассаживаемся и культурно отдыхаем, — разнесся по поляне голос вожатой. — Я всё слышу! Культурно — в другом смысле!
Поляна, со всех сторон окруженная хвойным лесом, была излюбленным местом для отдыха и разжигания костров. Тут достаточно сухо, было много больших камней и несколько поваленных деревьев, служивших импровизированными природными скамейками. В кронах деревьев щебетали птицы, и иногда отдыхающие могли увидеть даже пробегающих белок, которых, к сожалению, с каждым годом было всё меньше. Уже в середине смены большинство отдыхающих сами умели развести костер, соблюдая все правила пожарной безопасности, и вожатым больше не приходилось следить, чтобы дети не спалили всё к чертям.
Отдых удался на славу: когда все подкрепились и стали травить байки, делиться слухами и просто общаться, над поляной зазвучала мелодия: Алиса наигрывала на гитаре. Все уже привыкли к тому, насколько она хороша в этом. Несмотря на буйный нрав, никто не мог отрицать талант девочки. Алиса часто играла, и, вместе с природным даром, трудолюбие и любовь к музыке постепенно делали её игру всё совершенней. Но, вместо обычных веселых мотивов, сейчас, в наступающих сумерках, гитара в руках Алисы пела задумчивую, восхитительную мелодию, которая проникала в самые глубины души, затрагивая самые потаённые струны. Немного грустная, мелодия пленила всех; отдыхающие с удивлением замечали, что, кроме звуков окружающего леса, треска пылающих дров и звука гитары, не слышно ни малейшего шума, никто не переговаривался, даже не шевелился. Когда стих последний аккорд, в
— Ну ладно вам, — сказала, красная, как рак, Алиса, видимо, сама не ожидавшая такой реакции, — первый раз играю, что ли.
Вожатая одобрительно похлопала её по плечу и даже обняла.
— Не волнуйся, не мог же он просто пропасть, вернется, — тихо шепнула она на ушко, чем смутила девушку ещё сильнее, — я с ним дольше тебя знакома, как-никак, с первой смены к нему больных таскаю, да и друг его, из прибрежного корпуса, сказал, что непохоже это на Дока — так исчезать. «Этот лентяй шагу лишнего просто так не сделает просто так», — цитировала Ольга, — так он сказал.
— Откуда вы… — начала было рыжая.
— Оттуда, — оборвала её вожатая на полуслове, — я в лагере всё знаю.
— И, вы… не против? — удивилась Алиса.
— Против? Ха. — Ольга продемонстрировала свою белоснежную улыбку. — Это вам двоим только на пользу, Док вон, перестал походить на психа-одиночку, ты — не кидаешься на всех подряд. Алиса, ты не маленькая, а он — и подавно, если всё по любви — я только рада за вас. А эта мелодия? — спросила вожатая.
— Да, — смущенно потупилась рыжая, — хотела сыграть для него.
— Сыграешь, а пока — пошли спать. — И Ольга увлекла её за собой, догонять уходящий отряд.
Солнце клонилось к горизонту, дневные птицы почти перестали петь, в лесу раздавалось лишь стрекотание сверчков и редкое уханье совы, а за уходящим отрядом, сидя на дереве, с любопытством смотрела небольшая хвостатая девушка с кошачьими ушками. К чести отдыхающих, они убрали поляну за собой, лишь подпалины от огня да всё ещё витавший в воздухе запах жареных сарделек, который дразнил чувствительный носик Юли, напоминали о том, что тут кто-то побывал.
«Вкусно пахнет, — подумала она, откусывая кусочек от сушенного белого гриба, извлеченного на свет из кармана платья, — надо будет раздобыть таких себе».
***
«И как меня сюда занесло?» — спросил я у единственного, с кем мог поговорить.
«Как, как! Я говорил, давай на Мальдивы рванем, а ты? — передразнивал меня шиза, — тут безопасно, тут уединенно. Тьфу».
Ну, можно сказать, он был прав. Я находился на скалистом острове где-то далеко в море, небольшая скала, пару сотен метров в диаметре, со всех сторон вычищенная морской водой: не было тут ни зелени, ни земли, куда ни глянь — камни, камни, камни. Морские волны, разбиваясь о них, поднимали в воздух целый фейерверк из соленых брызг, и, несмотря на довольно теплую погоду, я пошел к центру скалы, не имея ни малейшего желания вымокнуть. Из живности тут были лишь горланящие во всю глотку чайки и тюлени, что грелись на берегу, вальяжно развалившись и изредка… лая? тявкая?
«Шиза, как называется звук, который издают эти животные?»
«А я откуда знаю?! — возмутился внутренний голос. — Я тебе не справочник, иди погугли».
«С радостью бы, — ответил я, глядя на значок отсутствия сети, — вот только тут не ловит связь».
Дико хотелось начхать на всё и вернуться в лагерь. Погладить пушистую макушку Ульяны, обнять, прижав к себе, покрепче Алису, чувствуя её тепло и запах рыжих волос. Но нельзя: пока что я — часовая бомба, которая может в любой момент рвануть, и рвануть так, что ошметки потом никто не соберет. Смогу ли я простить себе, пострадай от этого рыжая братия? Нет! Поэтому я и здесь, в безлюдном пустующем месте, думаю, живность разбежится, почуяв опасность. А те, что не захотят улетать и уплывать, — я посмотрел на сидящую недалеко чайку, которая, склонив голову набок, с любопытством рассматривала меня — ну, мир их праху.