Лагерь живых
Шрифт:
Совсем не к месту вылезает воспоминание, как мы сдавали экзамен по госпитальной хирургии. Естественно, идя на экзамен, узнали от старшекурсников, что «профу» надо все время говорить о мази Вишневского как панацее, доценту Петрову (здоровенный дядька с трубным голосом, тоже отменный хирург) — о ней же, но как о вредной дряни, а ассистенты просто слышать о мази Вишневского не могут уже — тошнит их.
А в итоге оказалось, что если прийти за час до экзамена, то обеспечивающий старший лаборант просто позволит в поощрение первым зашедшим выбрать билеты. Ну наша группа и приперлась чуть свет. И зашли первыми готовиться. Все копались, выбирали что получше. А я как взял билет, так и оказалось, что именно этот номер я знаю лучше остальных. Старлаб очень удивленно на меня посмотрел, когда я гордо отказался выбирать дальше…
Клиент еще жив. Без сознания, но жив. Теперь надо подождать хотя бы час. Мутабор опять начинает проявлять нетерпение.
Совершенно ни к чему в голову приходит студенческий стишок: «Бьет копытом, землю роет/Молодой сперматозоид…»
Угомонить Мутабора удается с трудом. От запаха мяса и крови он становится дерганым. Да и то, что месть уже почти свершилась, тоже накаляет обстановку.
Делаю пару инъекций, приспосабливаю пакет с кровезаменителем. Клиент плох, пульс частит, дыхание тоже не в норме. Но три клинические смерти и ампутацию обеих рук перенести — это не хухры-мухры.
Вошедший Николаич устраивает тем временем малый военный совет.
— Получается так, что эмчээсники предлагают помощь. Как бы их профиль работы — и привезти могут много всякого полезного, те же одеяла, например. Но теперь они опасаются базу без прикрытия оставлять. Я предложил командованию такой ченч — наша группа вместе с… с Мутабором отправляется на прикрытие их базы. Эмчээсники прибывают транспортом, помогают в обеспечении и эвакуации. Потом нас перебрасывают в Кронштадт.
— А технику, значит, в подарок оставим? — осведомляется хомячистый Вовка.
— Не очень-то и техника была. Пока разжились БТР да джипом.
— Все равно ченч не удачный, — решает Вовка.
— Что думают остальные?
— Похоже, от них тут пользы поболе. Только как бы потом нас не послали в едриня — типа вас тут не стояло и не ехало.
Николаич поворачивается к танкисту:
— Майор, а вы как к рейду на ночь глядя относитесь?
— Танк без электроники, осталось три заряда. К пулеметам — половина БК. Есть еще повреждения и поломки. К тому же танк не мой. Так что мне поровну, если только доехать сможем, а не сломаюсь по дороге… Я вообще-то не танкист. Просто водить умею, вот и согласился помочь. Но завтра хотел бы уже быть в больнице — ревматизм свой я знаю. Завтра от меня получеловек будет…
— Получается так, что я даю согласие выехать на поддержку МЧС. Танк постараюсь забрать с нами. Вова! Особенно не тушуйся — МЧС утверждает, что внакладе не останемся.
— Эти бы речи да Богу в уши, — бунчит Вовка вполголоса.
— Николаич, а кронштадтские не возразят против отдачи танка?
— Эге, мы ж технику не дарим. Мы ее даем в ленд-лиз. Но вот если какой БТР у людоедов в запасе есть и базу МЧС они в новый лагерь переделают — будет хуже.
Пока Николаич утрясает ситуацию, а я слежу за состоянием оперированного вивисектора. Спрашиваю у Надежды, которая все время смотрит за дыханием и пульсом и заодно поглядывает на экран мониторчика, что, по ее мнению, происходит с организмом.
— По-моему, нормальный травматический шок, — уверенно говорит.
— Признаки заражения не наблюдаете? — уточняю, хотя и сам вижу это.
— Нет, точно нету.
— Уверены?
— А вы?
— Боюсь поверить, но тоже не вижу симптомов заражения. Вроде бы удалось.
— Братца своего позовите, а? Для полного конвульсиума.
Подзываю родственника.
— Что скажешь насчет клиента?
— Еще минут пятнадцать для гарантии подождать надо, — охлаждает здравым смыслом нашу радость братец.
— Но по времени-то уже должен был бы обратиться?
— В большинстве случаев — да. Достаточно было бы. Но нам нужно что? Нам нужна гарантия. Принятые в медицине девяносто пять процентов уверенности. А вы как малые дети обрадовались. Кстати, нашили вы тут омерзительно, вполне по результату можно присвоить медаль «рукожопые херурги второй степени». Почему второй — разъяснить?
— Это не мы шили, мужики помогали, — ляпаю я и, еще недоговорив, понимаю как по-детски это звучит. И вообще некрасиво — перед младшим братцем оправдываться.
Точно, вон и Надежда ухмыляется краешком рта — думает, что я не увижу.
— Глупая отмазка. Сам ты не лучше шьешь, — усмехается и братец.
— Это мерзкая злонамеренная лжа!
— Нет. Это профессиональная критика! Ты плохо шьешь, но много ешь.
— Критика несколько отличается от злонамеренной лжи в пользу третьих лиц. Ну заявить, что я многовато ем — это будет критика. А вопить о том, что я пожираю младенцев и любимое мое блюдо — сало, натопленное с девственниц, — это уже будет лжой. И твое заявление о мерзком шитье — именно лжа…
Надежда делает страшные глаза и указывает взглядом двум развеселившимся брательникам на Мутабора. Осекаемся, хотя морф явно не видит и не слышит окружающего — нависнув над лицом прооперированного, смотрит неподвижно, неотрывно, жутко.
— Какие поручения дала Валентина? — как бы невзначай даю понять братцу, что понимаю цель его миссии.
— Никаких. А что — должна была?
Я теряюсь.
— Ну, я думал, что это она тебя послала.
— С какой стати? Сгребли всех, кто под руку попался, для участия в спасательной операции, как стало известно, что тут много живых будет. Я только рад был сменить обстановку, меня уже задолбало на Малой Пискаревке работать — вот и воспользовался оказией. Теперь есть причина — почему не напечатал шестьдесят восемь актов о вскрытии. А тут посмотрел, что к чему — лучше уж с вашей командой, там и без нас разберутся.
— Малая Пискаревка — это что такое?
— Братские могилы рядом со старым кладбищем на Котлине. Уже семнадцать с лишним тысяч человек захоронили, и конца не видно. А я там как раз в новодельном морге и работаю. Те еще условия. Комп дали какой-то ублюдочный — глючит сурово, как тогда, когда я в бюро вирусов приволок кучу…
Это я помню — мужик свел счеты с жизнью и прыгнул с балкона. Ухитрился в полете побиться о всякие детали и гвоздануться о козырек подъезда, отчего его порвало практически пополам. Часть полета бесстрастно зафиксировала камера наблюдения, и братец сгоряча попросил местную охрану скинуть ему на флешку эпизод записи — проще разобраться, какие повреждения самоубийца получил в разных фазах полета. Ну а вместе с записью на флешке оказалась куча вирусов.