Лагерь живых
Шрифт:
— Получается так, что вот когда взрослые люди, как щенята, дуркуют… — с явным намеком начинает выговаривать Николаич.
— Бросьте, и хуже бывало. Никто не святой. Как сказал Иисус: «Кто без греха — пусть первым бросит в лекаря вот этим кирпичом… Потом сам первый и бросил…»
— Не, там блудница была… Доктор тоже сегодня наблудил, а?
— Это детали. Поговаривают, что в тех местах и сейчас камнями за такое забрасывают. И не без основания, замечу, говорят. Вы лучше скажите, после контузии как себя чувствуете? — поворачивается танкист ко мне.
— Да как-то не очень. Слышу плохо, шум в ушах.
— Потеря сознания была? Рвота? Провал в памяти?
— Нет, только по ушам сильно прилетело…
— Кровотечение было? Из носа, ушей?
— Нет, обошлось.
— Тогда хорошо. Можно считать — повезло.
— Да я понимаю.
— Вряд ли. Серьезная контузия — это частенько смерть. Печень рвется, сосуды, легкие лопаются… Тяжесть тоже не определишь. Сослуживца как тряхнуло, так у него потом с неделю чертовщина была — по его ощущениям, то время несется, то замедляется, и еще жаловался, что тело меняется — в пропорциях. То одна рука длиннее, то нога короче, то голова разбухает, то весь состоит из туловища, а ножки сантиметров по двадцать. Или наоборот, как на табурет залез… А другой на неделю оглох и онемел… И что похабно особенно, психика у многих меняется — заводятся с пол-оборота и никак не остановиться.
— Получается так, что после войны, пока инвалиды были живы, так контуженые, как где какой скандал, сразу предупреждали. Да вот, недалеко ходить, в фильме «Я шагаю по Москве» — герой Ролана Быкова, странноватый такой мужичок, заводится не пойми с чего, а потом милицанера предупреждает, что он контуженый — удачный образ, четкий. И милицанер, что характерно, понимает ситуацию правильно, в отличие от молодых обалдуев.
— Это да, наши профессора ставили в пример некоторых актеров, как те в образ входили. Токсикологи в ВМА гордились тем, что Евстигнеева натаскали — он к ним обратился, когда Плейшнера играл. Ну и сыграл потом так, что курсантам показывали — вот, дескать, достоверно показанная смерть пациента от приема цианистого калия.
— Надо ж. Не знал.
— Да кому это интересно, по большому-то счету… Сейчас полезнее знать, как автомат с консервации снимать…
— Боюсь сглазить, но сейчас еще не самое плохое время.
— Дальше хуже будет?
— Несомненно.
— Так вроде устаканивается же, — влезает в наш разговор один из больных. Другие прислушиваются. И водила тоже уши навострил.
— Баечка такая. Восточная. Был такой мудрец. Абдул. Умел гасить звезды. Прослышал об этом тамошний султан — велел доставить его во дворец со всеми причиндалами. «Мое султанское величество желает, чтоб ты погасил во-о-о-н ту звезду!» Абдул: «Слушаю и повинуюсь!», оборудование свое настроил. «Все, — говорит, — о Великий — погашена звезда!» Султан глядь, а звезда сияет как ни в чем не бывало. «Ах ты сволочь, над султаном издеваешься? А ну, голову ему долой!» Абдул и слова сказать не успел — снесли ему башку. Двести шестнадцать лет прошло. И султана забыли и Абдула. Вчера смотрят астрономы, а звезда погасла. Двести шестнадцать лет свет от той звезды шел. Намек ясен?
Все некоторое время переваривают сказанное.
— Это ты, служивый, на то намекаешь, что цивилизация помирает медленно?
— В тютельку. И электричество еще есть, и водопровод. Даже канализация работает. Только чинить некому. Так что начнет сыпаться все — и чем дальше, тем больше.
— М-да… Тут с нашими эффективными собственниками — и то уже посыпалось…
— Ну, эти тож разные.
— А-а, одна порода…
— Нет одинаковости в породе. Большая часть — банальные воры в особо крупных размерах, получившие возможность при присасывании к верхушке и, соответственно, к бюджету. Ну вот олигархи, сидят себе — один в тюряге, другой в Англии. И сидят — ни восстания не поднять, ни ход не прорыть… Очень малая часть может организовать не только попил бабла, но и, скажем, какое-никакое производство. Остальные, будучи от кормушки отодвинуты, резко теряют силу… Получают себе тихонько гранты и прочее вспомоществование, руководят какой-то синекурой… Они ведь в основном сродни карточным шулерам — создать что-либо не очень-то горазды. Развалить — это да, тут у них талант. Скорее вор в законе может что-то, а не эти ребята. Они ведь не хищники, не тигры, скорее ленточные черви или там аскариды. Без организма-донора никто и звать никак…
— Они-то себя как раз тиграми считают!
— Ага. До всего этого мертвяцкого бедлама выглядели как нерадивые приказчики. Богатый купец умер — давай растаскивать что можно, пока наследник не приехал. Кстати, цивилизация от СССР — тоже как свет от звезды. Пока нанотехнологии не поспели — на всем старом сидели. А сейчас уже и нанодирижаблей не будет…
— Ну, без нанодирижаблей обойтись можно, а вот без водопровода и канализации — грустно…
— Это да…
— Кстати, о цивилизации — что так на базе МЧС народу много?
— Так набежали, куда ж деваться-то. Все ж МЧС, спасатели.
— А СКС откуда столько?
— Да тут склад непода…
Водитель внушительно кашляет, говоривший больной осекается.
— А патроны?
Больной показывает глазами на широкую спину в куртке с буквами МЧС на спине. И меняет тему:
— А баечка про звездочета хорошая. Турецкая?
— Нет, Лагин написал.
— Это кто такой?
— Старика Хоттабыча помнишь?
— Конечно.
— Тот же автор…
Разговор сворачивается сам собой. Прикидываю, что сейчас поделывает братец с Мутабором. Видимо, эти мысли не мне одному в голову приходят.
Водитель, повернувшись к нам, спрашивает как раз о такой диковине, как «свой морф». Дался же он им, вот ведь. Сенсация! Приходится рассказывать еще раз, по возможности избегая скользких мест и придерживаясь канвы, данной Николаичем.
Уже и Кронштадт. Машина нас ждет. Инвалидная команда занимает места, залезаю вслед — собираюсь прощаться с парнем на «Хивусе», но он машет рукой — велели ждать, скорее всего, обратно вместе поплывем.
Несмотря на позднее время, в больнице нас встречает больше народу, чем заслуживает пяток инвалидов с сопровождающим. Получается короткая пресс-конференция, причем и главная здесь, и начраз прискакал, и врачи многие. Вопросов куча, я как-то не представлял, что мой нелепый контакт с Мутабором вызовет такой ажиотаж.
Приходится спешно писать отчет. К моему счастью, находится потертый диктофон — и мне остается наговорить все на пленку. Вроде есть кому напечатать.
Дальше оказывается хлопотно — саперы разблокировали уже несколько зданий, освободили людей, и на ремонтном заводе сейчас полный завал. Судорожно комплектуется несколько групп — в том числе и медицинская. Коллега — оториноларинголог, командовавший на берегу, свалился с сердечным приступом, эвакуирован. Короче говоря, придется ехать обратно и работать там до момента, когда ситуация исправится, потому что там сейчас самый настоящий очаг санитарных потерь.
Времени хватает только на перекусить походя чем-то вроде бутербродов.
Меня несколько задевает, что врачи больницы остаются на месте — посылаются медсестры — три человека, пяток санинструкторов — и меня старшим. По дороге надо забрать братца, да и группу нашу перебрасывают обратно на завод. Сейчас уже идет замена охотничьей команды на базе МЧС на два десятка кронштадтских.
Пытаюсь выцыганить медикаменты и прочее, что необходимо в такой ситуации. Когда на руках несколько не то сотен, не то тысяч замерзших, голодных — и обезвоженных в придачу людей, многое понадобится. Мне толкуют, что уже послали, что можно и нужно. Тут вмешивается майор-танкист — как он появился, я не заметил.