Лахудра
Шрифт:
Он поднял глаза. Таська, неотразимая в своем красном шифоновом платье, стояла возле него, и во взгляде ее одновременно были вопрос и ответ.
Через полчаса она уже знала, что его зовут Махмудом, что он приехал изкакого-то, кажется, Мир-Башира покупать машину, желательно иномарку, что в гостинице проверка, или симпозиум, словом, ночевать не пускают, а в гостиничном кооперативе заставляют спать в одной комнате с еще тремя постояльцами за 50 баксов в ночь. «Ай, негодяй, я тебе двадцать дам, только чтобы я один был, а он нет, говорит, у нас сезон, говорит, а я твой сезон с тобой вместе так… и так… и так… извиняюсь, я такой возмутился, что, клянусь честным словом, так бы и прибил его…»
– А хотите, поедем ко мне? – очень просто, без экивоков предложила Таська. – У меня собственная квартира.
– Ай, ты моя золотая! – непритворно
Расплачиваясь с официантом, он небрежно надорвал банковскую упаковку на пачке сторублевок, и глаза Таськи алчно блеснули. Как всегда в преддверии «дела» в груди ее гулко заколотилось сердце, в висках зашумела кровь, внизу живота возник томный холодок, она вновь делала ставку в рискованной и очень прибыльной игре и уже не вспоминала о минутах слабости и безысходного отчаяния, которые порой накатывали на нее. Она и не подозревала, что с недавнего времени ее фотографии имелись у всех постовых города, что позавчера ее наконец опознали и приставили к ней филера, и что весь сегодняшний день за ней неотступно велась слежка. Да, она безусловно могла считаться одной из самых опасных женщин страны – как правило, ее воздыхатели до рассвета не доживали.
В фойе ресторана ее окликнули. Таська обернулась и встретилась глазами с Владиком. Рядом с ним стояла грузная женщина с большим животом, выпиравшим из чересчур тесного и чрезмерно вычурного вечернего платья – его жена.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, подойдя.
– Ой, здрасьте, – она лишь на мгновение растерялась. – А я тут с моим папиным знакомым из Еревана, познакомьтесь, это Гиви…
– Мамед. – сказал Магеррамов и протянул руку, которую Владик оставил без внимания. Сурово глядя на Таську, он решительно велел: – А ну – домой.
– Ой, да что вы, дя…
– Домой, сказал! – рявкнул он и накричал на опешившего ее спутника: – А вам должно быть стыдно! Вы же взрослый мужчина, а она еще сопливая девчонка, ей же еще семнадцати нет!…
А затем, ухватив Таську под локоть, он поволок ее к выходу. Крикнув Вике: «Я сейчас!» – и стараясь не думать о последствиях этой своей выходки, грозившей всерьез отравить впечатления от праздничного вечера в честь пятилетнего юбилея их свадьбы.
Как только они вышли, к ним подъехало такси. Таська попятилась, но Владик решительно усадил ее на заднее сиденье, сел рядом и скомандовал шоферу: «Поехали!» При этом он не обратил внимания на то, что таксист даже не спросил адреса, будто ему превосходно известно, где обитает эта накрашенная девица, которая, притухнув, сидела сейчас возле Владика. А тот с необычной страстностью продолжал ей выговаривать все, что накипело у него на душе за три последних года, в которые он сталкивался с «трудными детьми».
– Вы не не дети, как говорила моя покойная бабушка, – сердито восклицал он. – Вы ж сволочи! Ну, черт возьми, неужели трудно понять, что грешно, грешно, стыдно, подло – воровать, торговать собой, жить за счет других!? Неужели деньги значат для тебя настолько много, что ради них можно плюнуть и на своё будущее, и на достоинство свое, на самый элементарный стыд. Ведь мама у тебя не такая, я знаю, совершенно не такая. А представь себе, что с нею будет, если она узнает, что ты вновь пошла по этой дорожке? И неужели ты не смогла найти себе нормального честного парня, обязательно тебе надо цепляться к этим толстопузым барышникам? – Машина остановилась. – Пошли. – сказал он, открыв дверцу.
Таська продолжала сидеть.
– Ну что же ты? Вы нас правильно привезли? – спросил он водителя.
– Правильно, правильно, не сомневайтесь, – заверил его тот.
– И долго ты намереваешься сидеть? – вновь спросил Владик.
Помедлив, Таська выбралась из машины и бросила на своего бывшего воспитателя уничтожающий взгляд.
– Ну и влип же ты, Дядя-Владя, в историю, – шепнула она ему. – Давай, мотай отсюда, пока не поздно. Мотай!.. – в голосе ее звучали истерические нотки. – Ну же!.. – и с силой оттолкнула его в сторону. Владик опешил.
– Ай-яй-яй! – осуждающе сказал кто-то рядом. – Это ж надо, приставать к девушке, на улице…
– Барышня, спасти вас от нахала? – предложила другая приближающаяся Фигура.
– Ребята, вы не поняли, – попытался объяснить Владик. – Никто ни к кому не пристает. Просто я…
– Да приткнись ты! – заорала на него Таська и повернулась к людям, окружившим их плотным кольцом. – Ты пойми, Горелый, – с мольбой в голосе сказала она. – Он, дурная башка, мелкий фраер, по глупости ко мне прикантовался, по пьяни, что ли? Словом, это не наш кадр, понимаешь? Пускай чешет отсюдова, всё равно у него ни гроша за душой нету.
– Какого же черта ты его сюда приволокла? – с угрозой спросил главарь и взглянул на водителя, который вышел из машины: – А ты что, не видел, кого везешь?
– Кого надо, того я тебе и привез, – отвечал тот. – К этому кенту она в тот раз и моталась втихаря. Мусор он, точно я тебе говорю.
– Какой он, к черту, мусор? – воскликнула Таська, становясь между Владиком и Горелым. – Лопух он натуральный, воспитатель на нашей даче был… – в эту минуту вдали послышался шум машин.
– Так я и думал… – с горечью проговорил Горелый. – Ссучила ты нас ментуре, подруга, как есть, ссучила, – и выбросил руку вперед. Владик лишь успел подхватить осевшее ему на руки тело.
В это самое время место происшествия неожиданно осветилось фарами нескольких автомобилей. Послышалось требовательное:
– Стоять! Бросай оружие!
Горелый и его команда разом нырнули в карьер и побежали, перепрыгивая через завалы беспорядочно наваленных труб, исчезая и растворяясь в лесу бетонных конструкций. Таська также инстинктивно бросилась за ними, но смогла сделать лишь несколько шагов и покатилась по откосу вниз. В ушах ее зашумело, воздух рванулся из груди, она пыталась вздохнуть, но не в силах была сделать ни единого движения. Звонкий собачий лай огласил окрестности – в погоню за бандой пустились поисковики.
Одна из собак помедлила, подбежала и сделала стойку у Таськиного тела, безжизненно распростертого у кучи камней. Однако хозяин задерживался, и, шумно втянув носом воздух, собака принялась жадно слизывать пятно расползающейся крови.
– Дружок! А ну, сюда! – строго прикрикнул проводник, н собака, недобро глянув в остекленевшие Таськины глаза, бросилась дальше, в карьер, где слышался заливистый лай других ее товарок и порой гремели выстрелы.
Здание располагалось за городом, в обширном больничном саду, и чем-то походило на древний греческий храм с колоннами и витиевато вырубленной на фронтоне надписью «Анатомический Театръ». Под надписью шла выведенная латинскими цифрами дата: MDСССLХХХУIII, что в просторечии означало всего лишь 1888. Успешно перевалив за первую сотню лет своего существования, здание это могло бы простоять еще с полтысячелетия, а то и больше, если бы нерачительные хозяева удосужились его хоть раз за истекшее столетие подремонтировать. На сегодняшний день оно пришло в аварийное состояние. Более того, в нем не было ни воды, ни холодильников, тошнотворные миазмы формалина и трупного разложения вырывались наружу из настежь распахнутых окон морга и витали над больничными аллеями, как бы намекая случайному посетителю на то, что он соприкоснулся с потусторонним миром… Впрочем, большинство посетителей театра к этим миазмам были привычны. То были сторожа, судмедэксперты, патологоанатомы да шумная ватага студентов медучилища. Последние к занятиям анатомией (которые они именовали «потрошением трупёшников») относились с нервической брезгливостью. На первом курсе этих занятий побаивались, не обходилось без истерик, обмороков и тошноты, причем не столько от вида расчлененных тел, сколько от невыносимой вони и крыс, которые с неимоверной наглостью шныряли повсюду, как бы с трудом признавая за двуногими определенные права на принадлежащей хвостатым территории. Разумеется, вначале каждый студент (и особенно студентка) проходили проверку «на бздливость». Кому-то на лекции грозили отрезанным у покойника пальцем, другому под нос клали выколупанный из черепа глаз. Ирке, например, дружки по группе подложили в карман пальто пенис, оттяпанный у ветхого бомжа. «Мальчики, кто потерял?» – хладнокровно осведомилась она и швырнула в ребят предметом их неудачной шутки. Тем самым она получила высочайший балл на этом импровизированном экзамене. Более того, в непростом искусстве препарирования она достигла столь выдающихся успехов, что добрый старенький патанатом Аристарх Никодимыч доверил ей вскрытие самых свежих и наиболее интересных с точки зрения науки, как он говорил «поступлений». И Ирка старалась, кто бы знал, как старалась, все-таки четвертый курс, может, при кафедре оставят? Стать лаборанткой на сегодня было ее заветнейшей мечтой. Вчера сам профессор попросил ее приготовить ему препараты печени и желчного пузыря для демонстрации студентам.