Лакуна
Шрифт:
Пытаюсь засесть за новый роман, на этот раз о падении цивилизации майя. Сейчас всем подавай счастливый конец, так что история майя — то что нужно. Но дело продвигается медленно, потому что жизнь моя полна приключений. К примеру, на прошлой неделе я купил коробку прищепок и новый бумажник (продавщица сказала, что у него есть потайной кармашек). Раз в месяц мы с «родстером» отправляемся в гараж на Кокс-авеню: не подмажешь — не поедешь. На нашей улице открылся новый хозяйственный магазин! А сейчас я наблюдаю в окно за сидящей на верхушке дерева огромной птицей, которая долбит в стволе дырку. Жаль, что вы не видите это чудо: красный хохолок стоит торчком, как моя шевелюра по понедельникам. Батюшки! Щепки летят во все стороны! Вот так птичка размером с бычка! И вы еще боялись, что я уныло живу?
Мне не бывает скучно одному. Соседский мальчишка Ромул предпочитает мой дом собственному, в особенности сейчас, когда шестой класс позади и наступили летние каникулы. Парень бродит по всему дому, засунув руки
204
Эдвард Марроу (1908–1965) — американский тележурналист, во время Второй мировой войны делал репортажи из Лондона. После войны вел передачи о политике, вызывавшие бурные споры.
Моя стенографистка приходит с понедельника по пятницу, чтобы ответить на письма и звонки; мы сотрудничаем уже больше года. Моя замечательная секретарша. Работает в столовой за столом. Вываливая на него почту за день, мы молимся: «Господи, помоги нам принять с благодарностью все, что нам присылают». Миссис Браун — настоящая волшебница: иногда за день она ухитряется прочесть сотню писем от поклонников и на каждое напечатать короткий вежливый ответ. Потом тащит все это на почту в огромном кожаном ранце (где она его взяла — неизвестно); в таких, должно быть, возят корреспонденцию курьеры «Пони экспресс» [205] . Перекидывает через плечо и шагает себе. Вот такая она, миссис Вайолет Браун. Представляю, как бы вы иронизировали над ее именем, поскольку выглядит она как серая мышка. Иногда нужна твердая рука вроде материнской, чтобы хотя бы раз в день выгонять меня из дому подышать свежим воздухом и пройтись — пусть даже до угла за сигаретами. Недавно она предложила план: каждую неделю я должен выбираться на люди. Можно в одиночку ходить в кино (миссис Браун снисходительна), и не беда, если я вернусь домой затемно. Цель этих вылазок — преодолеть страх перед миром и всем, что в нем. В журналах пишут, будто у меня порвана барабанная перепонка. Это мне на руку: если меня станут слишком настойчиво донимать, притворюсь, будто ничего не слышу.
205
«Пони Экспресс» (Pony Express) — американская почтовая служба.
Пожалуйста, напишите мне, что вы поправляетесь. Телеграмма Диего потрясла меня до глубины души. Мне показалось, он ужасно злится, причем не только на ваших докторов, но на весь мир в целом и каждого проклятого гринго в отдельности, включая меня самого. Вы уж ему объясните, что Трумэн не советовался со мной, прежде чем разгромить коммунистов в Турции и Греции. Государственный секретарь Маршалл недавно огласил новый план помощи Европе, который тоже едва ли порадует вашего мужа. Вы же знаете, Фрида, каковы мужчины. Чем эти лидеры отличаются от мальчишек, с которыми я учился в академии? Вспомнить хотя бы, как они собирали футбольную команду. До войны у нас было шесть основных игроков на поле, теперь осталось двое. Разумеется, они будут соперничать и постараются переманить на свою сторону остальных — кого монетой, кого конфетой.
Напряженно пытаюсь понять, почему Диего теперь поддерживает Сталина — и это после того, как сотрудничал со Львом и видел, как его убили. Какие разумные причины заставили Диего так изменить мнение? Он утверждает, будто это «революционная необходимость», но откуда мне знать, что это значит? Предательство как средство для достижения цели? Не проходит дня, чтобы я не задумывался о том, до чего мало смыслю в жизни. Наверно, Диего прав, а я, несмотря на долгие годы службы у гениев, так и остался глупым гринго. Что ж, буду заниматься своим делом: писать книги для тех, кто верит, что брошенный камень может катиться в гору. Если ваш муж называет меня идиотом из-за того, что я не разбираюсь в политике, значит, ему виднее. Так что не спрашивайте меня про мирный атом и как увеличить рождаемость во Франции.
Чтобы вас посмешить, прикладываю рецензию из газеты; из последних это моя любимая. По-моему, ее основная мысль в том, что я не гений. Миссис Браун уверена, что статья подтверждает: я пишу о важных вещах. Диего, скорее всего, усмотрит в ней письменное доказательство того, что хоть кто-то в Америке помимо меня самого возражает против антипролетарской политики Трумэна. А вообще-то, конечно, ничего она не доказывает. Вы же знаете критиков: они гнут свою линию. Я же пишу для дорогих мне людей, которые всю ночь не смыкают глаз, пока не дочитают до последней страницы, а потом накрывают книгой лицо, и страницы впитывают их слезы или касаются улыбки. В отличие от вас, я не храбрец. Вы способны выдержать все, как бы ни были велики страдания. Стоите у себя в саду в теуанском платье, и гранаты тянут к вам ветки в распустившихся красных цветах. Что бы ни случилось, вы все равно останетесь в центре мира.
Ваш друг
Инсолито
«Нью-Йорк уикли ревью», 26 апреля 1947 года
Со второго раза точно в цель
Дональд Бруэр
Не обольщайтесь: Гаррисон Шеперд вовсе не гений. Страницы его книг кишмя кишат дюжими полуобнаженными юнцами. Эффектные декорации, волнительные сюжеты. Оторваться невозможно (даже если вы не сознаетесь в этом самым близким друзьям).
В романе «Пилигримы Чапультепека» (издательство «Стратфорд и сыновья»), действие которого разворачивается в Мексике в эпоху до Конкисты, рассказывается о странствии несчастных, которые, бросив родной дом, вынуждены следовать за сумасшедшим вождем, трусящим собственной тени. Шеперд описывает мысли и чувства тех, кто протестует против ложной политики, задаваясь вопросом, что себе думает вождь. Главный герой, юноша по имени Поатликью, отчаянно пытается стать хорошим гражданином, но в конце концов понимает, что долгое странствие его племени выгодно лишь королю, а для всех остальных это сущая мука.
Писатель объединяет по-куперовски захватывающий сюжет с чаплиновским пафосом, что проявляется и в символической сцене охоты. Поатликью с другом свежуют тушу оленя и, разрубая добычу на куски, ругают короля, который издал очередной возмутительный указ, упразднивший договор о дружбе с соседним народом: мол, им нельзя доверять. Теперь племени придется снова выдвигаться в путь, несмотря на то что в это время года трудно добыть себе пропитание. Молодые люди вне себя от гнева. Поатликью бросает семенники оленя на пыльную дорогу, обозвав их «мешочками с последней надеждой».
«Наш вождь — пустое место, — говорит Поатликью другу. — С тем же успехом можно насадить на шест эту рогатую голову и идти за ней. Большинство никогда не верило в нашу страну, просто у нас не было идеи получше. Видимо, таков закон: воображение народа не может быть больше яиц вождя».
Видимо, в этой сцене автор намекает на показания Дональда Бенедикта, студента-богослова из Нью-Йорка, который во время войны отказался идти на фронт. «Мы не оспариваем тот факт, что американский народ избрал пагубное средство вооруженной борьбы, — заявил на суде Бенедикт, — просто в сложной ситуации им не хватило воображения и силы веры, чтобы ответить иначе».
Принадлежит ли Шеперд к лагерю тех, кто уклоняется от призыва? Проницательность писателя рождает множество вопросов, начиная с того, что он думает о вожде, который удивил всю нацию резкими и кардинальными переменами в международной политике — от дружеского сотрудничества к так называемой трумэновской «политике сдерживания» СССР.
Остается только догадываться, потому что от интервью Шеперд отказался. Но на этой неделе, единодушно поддерживая нашего кандидата в Вашингтоне, который готов выбросить 400 миллионов долларов на борьбу со вчерашними друзьями на том основании, что «каждый народ должен выбирать», быть может, мы услышим глухой стук удара о пыльную дорогу и задумаемся, поместятся ли большие ожидания нации в этот унылый мешочек.
Миссис Браун снова завела разговор о мемуарах. Я надеялся, что этот вопрос умер своей смертью, но нет, она настаивает. Подозреваю, в основном для того, чтобы развеять миф о лопнувшей барабанной перепонке. По мнению миссис Браун, первая глава получилась отлично. Сегодня призналась: с того самого дня, как я дал ей прочесть начало, она каждое утро приходит на работу с надеждой, что я наконец-то вручу ей на перепечатку следующие страницы.
— Мистер Шеперд, вы закончили первую главу почти полгода назад. Если на каждую у вас будет уходить столько времени, вы не доживете до собственной юности.
Я ответил: мне очень жаль, что каждый день я разбиваю ее надежды, и все такое прочее. Но следующей главы не будет. Идея оказалась ошибкой. Кстати, несколько месяцев назад, вынашивая замысел книги, я столкнулся с проблемой: один из дневников пропал. Та самая вторая записная книжка. Я еще не говорил об этом миссис Браун.
— Без нее мне тот год не вспомнить. Надо было вам сразу сказать, но я надеялся, что вы давно обо всем забыли. Затея провалилась, не успев начаться.
— То есть как пропал? — Миссис Браун перевела взгляд на полку. Она знает, где я храню дневники. Давно пора их сжечь.
— Не хватает главного фрагмента рукописи. У историков даже есть специальный термин для этого. Лакуна. Так что, если угодно, вините историю и судьбу.
— А раньше она вам попадалась? Когда вы достали все блокноты из ящика?
Это же не пропавшая связка ключей, не без раздражения заметил я. Просто Фрида, упаковывая бумаги и блокноты, не положила этот дневник с остальными. Либо он сгорел в полиции, либо завалился за шкаф. Он маленький, я точно помню, как он выглядел — конторская книга в кожаной обложке. Я ее стащил у экономки. Блокнот размером с ладонь. Теперь его нет. Забудьте про мемуары, тем более что я сейчас работаю над новой книгой. И вообще, давно пора сжечь все дневники, чтобы вы перестали меня пилить.