ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Шрифт:
Молли выхватила карандаш из пальцев Toy и нарисовала костюм на столешнице. Вечером Toy отправился на свидание с Джун и долго стоял у входа в магазин готового платья, разглядывая учтивые манекены во фраках и спортивной одежде. Сумерки превратились в темную ночь. Вход в магазин был традиционным местом встреч, и рядом с Toy постоянно толклись поджидавшие подружек или ухажеров. Дольше пятнадцати минут никто не задерживался. Когда стало ясно, что ждать прихода Джун бессмысленно, Toy пошел домой, чувствуя себя глубоко оскорбленным.
На следующее
— Слушай! — воскликнул он и прочитал вслух первый абзац «Обломова».
Toy выслушал его в некоторой растерянности и со словами «Очень хорошо» удалился в угол заточить карандаш. В это утро он и Макалпин работали по отдельности. В обеденный перерыв Toy отправился в главное здание для разговора с секретарем. Он осторожно заявил, что, полагая школьный курс анатомии для себя недостаточным, намерен просить разрешения делать зарисовки в прозекторской университета и потому будет признателен за письменное согласие от имени секретаря с указанием полезности подобных занятий в целях усовершенствования мастерства.
— Не уверен, Toy, не уверен, — проговорил секретарь, задумчиво раскачиваясь в кресле на шарнирах. — Патологическая анатомия действительно числилась в нашем расписании после войны четырнадцатого года. Я сам в ней практиковался. Не думаю, что извлек из нее много пользы, но, разумеется, я и не был таким прирожденным художником, как ты. Но подействует ли на тебя такая практика благотворно в психологическом плане? Откровенно говоря, мне кажется, что она причинит только вред.
— Я не… — Toy, откашлявшись, опустился на колени перед электрическим камином возле письменного стола мистера Пила. Глядя на раскаленный докрасна змеевик, он машинально выдергивал волокна из циновки, изготовленной из кокосовой мочалки. — До совершенства мне далеко. Когда-нибудь, возможно, я и сделаюсь неплохим художником, но только не полноценным человеком. Поэтому моя работа так важна для меня. Если мне суждено развиваться, я должен знать телесное устройство.
— Твоя «Тайная вечеря» демонстрирует основательное владение анатомией — приобретенное, полагаю, обычными методами?
— Да ну, это чистейший блеф. Я дополнил известные мне подробности посредством воображения и картинок в книжках. Но теперь для дальнейшей работы моему воображению требуются более детальные сведения.
— Не убежден, что патологическая анатомия пойдет тебе на пользу. Toy, но, видимо, ты должен себя в этом убедить. Я отдаленно знаком с деканом медицинского факультета — и постараюсь с ним связаться.
— Спасибо, сэр, — сказал Toy, выпрямляясь. — Зарисовки из вивисекторской мне действительно сейчас необходимы.
— Прозекторской.
— Простите?
— Ты сказал — «вивисекторской».
— Разве? Извините, пожалуйста, — смутился Toy.
Желая снять радостное возбуждение, Toy вернулся в аудиторию бегом. Макалпин стоял у двери за мольбертом. Toy, задержавшись возле него, пробормотал:
— Пил дает мне разрешение
— Отлично! Отлично!
— Я еще ни разу не был так счастлив с тех пор, как изобрел бактро-хлориновую бомбу.
Макалпин, согнувшись пополам, издал сдавленно-невнятный смешок. Toy сел на свое место с мыслью о том, насколько впустую тратится время без дружеских отношений. По дороге в столовую он спросил Макалпина:
— Почему ты не позвал меня на вечеринку?
— У нас было всего лишь несколько билетов на бал-маскарад — и надо было вручить их тем, кто приглашал нас с Джуди на свои вечеринки раньше. Мне хотелось тебя пригласить, но… это было попросту невозможно. Я подумал, что тебе все равно: ты ведь гулял с той девушкой, которую недавно подцепил. Ну, и как вы поладили?
Глава 23
Встречи
Как-то вечером Toy шел по Сочихолл-стрит: погода была теплой, фонари еще не горели. За крышами домов на западе простиралось такое чудесное озеро желтого неба, что он долго шагал ему навстречу вспять от дома. У Чаринг-Кросс его догнал Эйткен Драммонд:
— Дункан, обычно ты тут не появляешься.
— Я просто гуляю.
— Наверное, ждешь, когда начнется сегодняшний танцевальный бал?
— Сегодня? Нет, у меня нет денег на билет.
— Деньги — штука полезная, согласен, но о билете не беспокойся. Пошли вместе.
Они прошли мимо «Гранд-отеля», потом из короткого темного переулка свернули в захламленный дворик. Toy различил там груды кокса и угля, переполненные мусорные ящики, нагромождения упаковок для молока, рыбы и пива. Драммонд распахнул дверь.
На них пахнуло таким горячим воздухом, что у Toy ненадолго перехватило дыхание. Под слабой электрической лампочкой у печной дверцы сидел старик в спецовке, куривший трубку.
— Это Дункан Toy, па. Мы с ним идем на танцевальный бал в художественной школе.
Мистер Драммонд, вынув трубку изо рта, черенком указал Toy на пустой стул. Его запавший беззубый рот кривился усмешке; нос — побольше, чем у сына, — был сморщен; дужки очков, вздернутых на лоб, замотаны изоляционной лентой.
— Идете на танцы? Зряшная трата времени, Дуглас, совсем зряшная.
— Его зовут Дункан! — крикнул Драммонд.
— Это неважно, все равно зряшная.
— Кто сегодня на кухне?
— На кухне? Луиджи.
— Может, добудешь что-нибудь мне и Дункану перекусить? Он голоден.
— Нет, я не голоден, — сказал Toy.
Мистер Драммонд вышел из комнаты. Драммонд подтащил отцовское кресло к печной дверце и открыл ее: над раскаленными докрасна углями гудело пламя. Драммонд уселся поближе и подставил ладони огню:
— Я похож на дьявола и люблю, чтоб пожарче, но это чистое совпадение. Придвигайся сюда, Дункан.
Мистер Драммонд вернулся с большой тарелкой сэндвичей и поставил ее на пол между Toy и Драммондом со словами:
— Вот сыр, вот яйца, вот лососина и мясной паштет. Угощайтесь. — Притащив из угла еще один стул, он сел и подобрал с пола библиотечную книгу. — Читаешь этого автора, Дункан? — Он ткнул пальцем в заглавие романа Олдоса Хаксли.