Ланселот
Шрифт:
— Я говорю, я бы тоже не прочь выпить.
На миг я задумался.
— Господи, что вы хмуритесь? Во, он еще и губы кусает! Такое ощущение, что вам предстоит речь держать перед присяжными. А что, мне нравится, как вы в нерешительности кусаете губу.
— А это будет нормально?
— Конечно, нормально.
— Ну, пошли. — Мне кажется, я взял ее за руку. Мне хотелось снова потрогать эту теплую, с ямочками, ладонь. В результате, во второй или третий раз в жизни, я сошел с проторенного пути — я уже тогда был человеком привычки, изо дня в день делал одно и то же, — взял ее за руку, подхватил другой рукой чемоданчик и повел
— Тепло! Сухо! — Она захлопала в ладоши, а я расчистил место и выволок старый диванный матрац, чтобы сесть. — Да помогите же снять эту чертову штуку! — Могу поклясться, мне показалось, что она сказала «суку», но нет, это было где-то между, точно как она сама была где-то между Техасом и Новым Орлеаном.
Провалиться мне на месте, если этот несчастный кринолин надо было снимать вдвоем! Один крючок сзади — и он упал, а она тем временем уже воевала с чем-то, напоминавшим жакет, так что в конечном итоге осталась в трусиках и корсете — да, думаю, это был корсет — в потеках и пятнах полинявшей фиолетовой и зеленой краски, что делало ее похожей на арлекина. Помню, я тогда подумал: это только она так хороша в трусиках, или всех женщин они так украшают? И еще: с чего это нашим предкам такие прелестные изгибы бедер, живота и зада взбрело в голову превращать в шарж, скрывая то турнюрами, то кринолином. Что это — непостижимая глупость женщин или злая шутка мужчин?
Она села, сдвинула грязные ступни, разведя колени и положив на них руки, и уставилась в потолок.
— Это для голубей было?
— Для голубей было выше. Там до сих пор несколько их осталось. Послушайте. — Из люка с железной лестницей доносилось приглушенное воркование, но по крыше снова начал барабанить дождь, заглушивший звуки.
Я открыл лежавший между нами кейс и достал оттуда сорокапятиградусную «Дикую индейку», мягкую, как весеннее солнце. Марго снова захлопала в ладоши и громко рассмеялась — и тогда я впервые услышал этот ее лающий, ухающий смех, который она издавала, когда была действительно рада.
— Вот это да! — закричала она, как бы обращаясь к невидимым голубям наверху. — Вы все это специально подстроили?
— Нет, я просто не мог оставить ее в офисе, уборщик точно бы до нее добрался.
— Ух ты! Надо же, как здорово! Вау, скат!.. — или что-то в этом роде — не помню точно. Зато я помню, что в этих двух-трех восклицаниях различил обертоны, заглушающие ее изначальный техасский акцент: что-то привнес педагог по сценической речи, что-то — новоорлеанский уличный говор (в тот год в моду вошло восклицать «Вау, скат!»); кое-что она переняла от Уинстона Черчилля (редкими проблесками), а что-то — даже от Эдуарда VII [58] (наконец-то). Или то был Ронни Колмен? Тогда я еще не слышал, как она срывается и сквернословит, будто бурильщик с нефтепромысла.
58
Эдуард VII (Альберт Эдуард Сакс-Кобургский) (1841–1910) — король Великобритании и Ирландии. Вступил на престол в 1901 г.
Я снял пиджак и галстук. От меня разило рабочим днем, проведенным в юридической конторе без кондиционера (Господи, я до сих пор ненавижу кондиционеры — предпочитаю потеть, вонять и пить воду со льдом. Кстати, отсутствие кондиционеров — одна из причин, по которым мне нравится в этой тюрьме). От нее пахло мокрым кринолином и чем-то еще — мускусным, щекочущим ноздри.
Наверное, я спросил, как называются ее духи, потому что помню, она ответила: настоящий фиалковый корень, и снова рассмеялась: а как же, мисс как-ее-там, гранд-дама, опора и надежда турфирмы «Азалия» признает все только настоящее.
— Я, пожалуй, выпью.
— Прямо из горлышка?
— Да. Если хотите, могу принести воды со льдом.
Я выпил, передал ей, она запрокинула бутылку, не переставая озираться. Глотнула, глаза загорелись.
— И вы так каждый день?
— Обычно я сначала принимаю ванну, потом усаживаюсь на галерее, и Элджин приносит мне воду со льдом.
— Ну, так тоже неплохо.
Выпили еще. Молча. Дождь вовсю лупил по крыше, и голубей слышно не было. Внизу разворачивались туристские автобусы, залезали колесами на лужайку, превращали ее в месиво, буксовали и ревели моторами.
— Вам не нужно уезжать вместе с ними?
— Я бы предпочла остаться. Вы живете здесь один?
— Да.
— И не женаты?
— Нет. Был женат. Моя жена умерла. У меня есть сын и дочь, но они не живут здесь, уехали учиться.
— А я думала, мистер и миссис Лэймар — это муж и жена.
— Нет, мать и сын. Но мать в прошлом году умерла.
— И вы здесь сами по себе?
— Да.
— Совсем один?
— Если не считать сына и дочки, но они редко приезжают.
— А я бы отсюда ни ногой! — воскликнула она, оглядываясь по сторонам.
— Вот и я тоже.
— Понятно, — ответила она, не слушая, но поедая глазами каждую мелочь. Все увидела, все поняла — ей всегда все было понятно. — Какую замечательную квартирку здесь можно было бы оборудовать. Как бы студию. А эта железная винтовая лестница! Ей цены нет! Знаете, сколько бы стоило снять такую квартиру в Новом Орлеане?
— Нет.
— Как минимум двести пятьдесят в месяц.
— Пришлись бы кстати.
— Вы хотите сказать, что занимаетесь этим, — она кивнула головой в сторону автобусов, которые теперь удалялись медленной колонной, — не только потому, что вам нравится показывать людям свой замечательный дом?
— Я это делаю ради денег. Мне совершенно не нравится показывать людям свой замечательный дом.
— М-м-м. — Тогда я еще не знал, как целенаправленно действует ее ум. Ход мыслей был приблизительно следующим: у меня есть десять миллионов долларов, а у тебя нет; у тебя есть замечательный дом, а у меня нет; у тебя есть имя, а у меня нет, но у тебя нет меня. Ты из разряда затворников и мало обращаешь внимания на женщин, но теперь ты его обратишь! — Чувствуете, как я замерзла?
— Да.
Она взяла мою руку и положила себе на голое плечо. Ее кожа была упругой и прохладной, но под прохладой ощущался внутренний жар.
— Какая у вас рука большая. Моя рядом с вашей кажется совсем маленькой. — Она приложила свою ладонь к моей.
— Ну, не такая уж она и маленькая.
— Да, черт, не маленькая. Ха-ха! Ху-Ху-Ху! — захохотала, заухала она. — А здесь можно сделать ванную. — Она указала нашими сцепленными руками на шкаф для цветочных горшков.