Ланселот
Шрифт:
— Возможно. Там нет окна.
Элджин снял очки и потер глаза.
— Взгляните — вот что получается. — Я вдруг увидел его, каким он будет через двадцать лет — его мимика, привычные гримаски уже начали устанавливаться — вот он сидит за столом, целиком уйдя в свою задачу, потом быстро снимает очки и трет глаза. — Задача в том виде, как вы ее ставите, не имеет решения, разве что вы установите систему зеркал и просверлите дырки в полу, чего, как я догадываюсь, вы делать не собираетесь.
— Нет, не собираюсь.
— Видите, если я буду в 214 номере, что наверху и в том углу, где стена короче, я смогу видеть все за исключением номера Рейни на первом этаже. С другой стороны, если я буду в номере напротив, ближе к внешней стороне угла, то я не смогу видеть номер Мерлина. — И он снова начал наносить прямые, они пересекались, как треки ядерных частиц в камере Вильсона. [63] — Для того чтобы решить эту задачу, потребуются два наблюдателя. Скажем, я здесь, а Флюкер там.
63
Чарлз Томсон Рис Вильсон (1869–1959) — английский физик. Изобрел прибор для наблюдения треков микрочастиц (камера Вильсона). Лауреат Нобелевской премии (1927).
— Флюкер! Да он заснет!
Мы оба рассмеялись. Нас смешило одно имя Флюкера — это была шутка, понятная только нам двоим.
На лице Элджина появилась его прежняя улыбка — добрая, открытая и естественная.
— Конечно, заснет. Гм. Так. Так-так-так. — Он снова уставился на план, постукивая карандашом. Причем я почему-то чувствовал себя студентом, отвечающим профессору. — Есть!!
— (Как повезло ученым! Почему мы с тобой не стали учеными, Парсифаль? Они имеют дело с разрешимыми задачами. А мы не знаем, с чем имеем дело, и не знаем, выразимо ли это вообще, называемо ли.)
Элджин надел очки.
— Бассейн здесь?
— Здесь.
— Он освещен?
— Да, из-под воды, там после десяти вечера освещают воду. Прожектора закреплены под выступом бортика, но пространство вокруг бассейна все равно совершенно темное.
— Кресла и шезлонги стоят здесь?
— Да.
— А с и кусты, в смысле кустарник, здесь?
— Да. — Когда-то его отец Эллис вместо «кусты» говорил «сикусты»: «Сикусты подстригать?» Но даже Эллис так больше не говорит.
— Тогда есть только одно место. — Элджин со стуком уронил карандаш, схватил его снова, нарисовал большой крест на схеме и удовлетворенно откинулся. Он полуприкрыл глаза и улыбался. Задачу удалось решить!
— В середине двора?
— Конечно. Где же еще?
— Но…
— Там какие шезлонги?
— В каком смысле?
— Легкие алюминиевые или тяжелые деревянные?
— Тяжелые, красного дерева, с черными люльками. Я вспомнил: тяжелые — это чтобы не украли. Лок очень ими гордится.
Элджин снова улыбнулся своей прежней сияющей улыбкой. Переживая триумф, он позволил себе быть самим собой — двадцатидвухлетним южанином, веселым, улыбчивым юношей.
— Значит, говорите, темно там. Шезлонги темные, их люльки черные. Я надену черные плавки, и — хо, мэн! — меня тогда ваще хрен кто засечет!
Я улыбнулся. Он даже в шутку не изображал из себя негра, он изобразил негра в представлении голливудских режиссеров и знал, что я это пойму.
— Нет. Я еще лучше придумал. — Он щелкнул пальцами.
— Что?
— Не понимаете? Ну и пусть меня даже увидят. Человек в плавках у бессейна, да с такого еще расстояния. Никто и внимания не обратит. Это как у По в «Похищенном письме». [64]
«Похищенное письмо». Эдгар По. Я подумал о Джей Би Дженкинсе — плохом человеке, хорошем человеке, плохом хорошем человеке, клуксере, христианине, хавбеке и товарище по схватке Луизианы с Алабамой. Единственный По, которого он знал, был Алкид «Лисий хвост» — защитник, точнее, тейлбек, которого и впрямь на кривой козе не объедешь. Мы с Джей Би, погрязнув в этой жизни, были пропитаны слезами и кровью Луизианы и существовали в мире трехсотлетнего христианского греха и кровопролития, тесаков и винтовок, в мире побед, тут же оказывающихся поражениями. А Элджин, перепрыгнув нас, в мгновение ока превратился в высоколобого европеизированного профессора-янки.
64
«Похищенное письмо» (1844) — рассказ Эдгара Аллана По.
Воистину «Похищенное письмо». Сплошной Эдгар По. Тот тоже владел тайной Элджина, обретая счастье в задачках, загадках и математических золотых жуках. [65] Но потом он бросил это занятие и свихнулся, совсем как я. Элджин никогда не свихнется.
— А как ты пронесешь бинокль?
— Да в полотенце.
— О’ кей. Тогда расположение номера не важно. Прямо сейчас отправляйся и селись. Ночью приступай к наблюдениям. Когда вернешься, поспи, а завтра в это же время приходи сюда. Флюкер займется туристами.
65
«Золотой жук» (1843) — рассказ Э. По.
— Флюкер. — Мы снова рассмеялись. — Не знаю, что он там понарасскажет.
— Ничего, справится. Да и какая, в конечном счете, разница?
— Да. — Элджин уже снова вернулся к делу. — Еще вопрос: как писать в темноте. Белым по черному? Взять фонарик-карандаш? Нет, вот что я возьму… — он явно уже говорил с самим собой. — Инфракрасное перо Кифера.
— Ну, вот и отлично.
5
Джекоби. Я тебе еще о нем не рассказывал? Заголовки: «Пожар в Бель-Айле», «Режиссер изуродован и убит», «Актер пытался скрыться. Задержан для допроса». Да, я все это помню. Сгоревший дотла Бель-Айл, от которого осталось лишь двадцать торчащих, будто зубы скелета, дорических колонн, и мои руки помню, обожженные при попытке спасти Марго.
Трудно обо всем этом думать.
Ты должен поверить мне, я неспроста говорю, что именно банальность происшедшего меня больше всего удручает. Я рассказываю тебе обо всех этих печальных вещах или, скорее, пытаюсь их вспомнить только по одной причине, и она не имеет никакого отношения к моей неспособности что-то вспомнить. Я все могу вспомнить. Я могу вспомнить все, что Элджин сказал мне в голубятне, все до последнего слова. Просто прошлое, любое прошлое невыносимо, и дело не в том, что оно жестоко, ужасно, трагично или что-нибудь в этом роде, а в том, что оно бесконечно банально, бессмысленно и бездумно. И самое банальное и скучное в нем — это жестокость. Оно ужасно не потому, что кроваво, а потому, что бессмысленно. Оно ничего не значит.