Лапландия. Карелия. Россия

Кастрен Матиас Алексантери

Здесь-то настоящая граница Лапландии. В этом цар­стве ночи и холода нельзя было ожидать малейших следов строения, и нам было очень приятно ошибиться в этом. С удовольствием упоминаю о двух светлых точках, озарив­ших нам этот хаос.

Первая есть дом директора Е... в Тортола, за 12 миль к северу от Торнео, дом, который мог бы служить украшени­ем везде в Финляндии — тут находилось все, что сделалось необходимостью самого утонченного высшего образования: книги, музыкальные ноты, инструменты и т.п. К сожале­нию, дочерей директора не было дома, однако же нас уго­щали музыкой, и когда мы легли в постель, полночное сол­нце уже освещало новый, начинающийся день.

Вторая светлая точка — есть железный завод Кенгис, лежащий еще далее к северу. Тут образованность водвори­лась еще с лишком за 200 лет. Завод этот получил привиле­гию в 1637 году от королевы Христины и неутомимо про­должает с той поры свои разработки. Железо добывается из соседней горы, где прежде находилась и медная руда. Завод расположен прямо над слиянием реки Торнео с Муонио, в дикой, живописной стране. Водопад здесь —

один из вели­чайших, какие я видел: на протяжении 2000 футов он име­ет 72 фута падения.

Надобно теперь сказать несколько слов о туземцах. От Торнео до Муониониски Лапландия населена финна­ми, частью происшедшими от лапландцев, прежних оби­тателей страны, частью от колонистов из различных час­тей Финляндии и с берегов Белого моря. Многие семей­ства могут еще дать отчет о своем происхождении, и по рассказам их видно ясно, что первые колонисты привле­чены были в эту пустыню изобилием дичи и богатством рыбного промысла. Но мало-помалу эти промыслы умень­шились, и каждый год земледелие и скотоводство стали заменять их. Вообще приречные жители Торнео имеют теперь в образе жизни много общего с остальными обита­телями страны, что даже видно в их постройках. Двор обыкновенно образует четвероугольник, застроен со всех сторон и заключает в себе: 1) жилой дом, состоящий из одной большой комнаты, porte [3] , где собираются днем и работают, и другой маленькой, где летом спят; 2) малень­кое строение, где несколько горниц летних и для гостей; 3—4) различные службы. Окна и двери украшены выре­занными деревянными выкрашенными фигурами, иног­да на кровле висит венок из цветов (обыкновенно из Trollius europaeus — купальницы, сем. Лютиковых) и те же цветы разбросаны по полу. Хотя эти украшения весь­ма незначительны, однако радуют взоры, свидетельствуя, что жители могут не все часы своей жизни посвящать тяжелым заботам о насущном хлебе. Мебель чрезвычай­но скудная, но все, что необходимо для ежедневного упот­ребления, содержится чисто и опрятно. Особенно прият­но видеть молочни опытных хозяек и их белые кадушки с молоком, которое невольно возбуждает аппетит.

3

Почти всегда в этой комнате есть окна и большая печь с трубой, но случается, что это просто дымная конура, т.е. без окон и без трубы.

Причиной особенной чистоты, какую встречали мы на всех станциях, было, вероятно, ожидание скорого прибы­тия французской полярной экспедиции, для принятия ко­торой приказано было иметь все в готовности. Редких гос­тей этих ожидали с любопытством, но не с удовольствием. Еще прежде французы были здесь и показали себя не с выгодной стороны: они не хотели переносить трудностей пути и не выходили из лодок, как это делают все путеше­ственники, чтобы по берегу пройти пешком, пока с помо­щью длинных багров не проведут лодки между быстрыми водоворотами. Англичане также, по словам туземцев, забо­тятся об удобствах, но платят гораздо дороже за перевоз и на быстринах, часто останавливаясь удить, дарят весь улов лодочникам.

Что до нас касается, то нельзя было пожаловаться, что­бы мы слишком заботились о своих удобствах. Мы шли целые дни по лесам и полям, переходили по болотам и вяз­ким трясинам, помогали лодочникам тащить лодки и про­водить их около берега подле быстрин и т.д. Между тем жар был несносный, мошки и комары нестерпимы. Жар был так утомителен, что мы иногда днем отдыхали и про­должали путь ночью. Если дождь заставал нас между стан­циями, мы разводили на берегу огонь и сушили платья. Плохо запасшись провиантом, часто принуждены были уто­лять голод ржаным сухим хлебом, испеченным пополам с соломой, и другой, еще менее вкусной пищей. Не взирая не все эти неприятности и неудобства, мы шли бодро и весело и 30 июня прибыли в Муониониску.

Тут мы провели недели две для того, чтобы отдохнуть и собраться с новыми силами, и для того, чтобы запастись всем нужным. Я уговорил товарищей остановиться здесь частью потому, что очень изнурился дорогой, частью пото­му, что нашел здесь неожиданный случай для достижения цели моего путешествия. Один природный лапландский катехизатор, воспитанный пастором Шток ф летом и помогавший ему в издании на лапландском языке религи­озных книг, находился в Муониониске. Так как изучение упомянутого языка было главной целью моего путешествия, то не хотелось мне упустить такой удобный случай. С дру­гой стороны, катехизатору было важно воспользоваться моею помощью для изучения финского языка, ибо с одной этой целью приехал он из Норвегии в Муониониску. Мы соеди­нили наши взаимные стремления и работали усердно, каж­дый над своим предметом. Товарищи моего путешествия нашли также пищу для своей деятельности. Бланк обе­гал вдоль и поперек всю окрестную страну, собирая насеко­мых; Д у р х м а н помогал духовенству в отправлении треб; Э р с т р ё м, как врач, имел возможность практически упот­ребить свои познания, но непредвиденные обстоятельства вынудили его через несколько дней оставить Муониониску и возвратиться в Торнео.

Мы же, три остальных путешественника, пробыли в Муониониске до 16 июля; лапландское лето так быстро шло к концу, что мы принуждены были пуститься в путь, дабы иметь возможность заблаговременно возвратиться домой. Не составя предварительного плана всего путешествия, напра­вили мы путь свой к хребту, разделяющему воды, текущие в Ледовитое море, от вод, текущих в Ботнический залив. Для сокращения дороги перешли мы через славную Палласову скалу, Pallas-felsen, которую один из товарищей срав­нил с «колоссальным храмом исполинов со многими купо­лами». Перешедши скалу, прошли мы пешком четыре мили и пришли в Кирёби, лежащее в округе Соданкила, в прихо­де Киттила. Оттуда в лодке вверх по течению Унасиоки (Ounasjoki), впадающей в Кеми, проплыли мы еще пять миль до деревни Пельдовуома (Peldowuoma) в лапландском окру­ге Эпонтекис.

Прибывши в упомянутое местечко, мы собрали совет из старых и опытных жителей деревни, чтобы решить, как нам перебраться через горный хребет Лапландии с возмож­но меньшими издержками и неудобствами. Между тем мы уже наперед придумали купить лодку в деревеньке Вуонтисиерви, недалеко от Пельдовуома, проплыть на ней че­тыре мили вверх по горному ручью, называемому Кэккэлэйоки, потом перетащить эту лодку по горному хребту целую милю до ручья Нуоласиоки и вниз по течению доп­лыть до реки Энаре, которая в нижнем течении своем на­зывается уже Тено и ведет к границам Утсъйоки Лапланд­ской. Старики, собранные на совет, отвергли это предло­жение многими основательными доводами. «Кэккэлэйоки, — говорили они, — стремителен, а в это время года так мелководен, что и пустая лодка с трудом по нем прота­щится. Для переноски же через скалы всех вещей и лодки нужно нанять множество людей или по крайней мере ло­шадей. В Нуоласиоки даже во время разлива так мало воды, что и тогда вниз по течению нужно лодку тащить на себе». Но больше всех трудностей пути испугали нас сопряжен­ные с ними издержки. Говорили о сотне рублей и даже больше, которых жители Вуонтисиерви требуют с путеше­ственников за этот переезд. Не в состоянии будучи пла­тить такую сумму, мы должны были отказаться от нашего намерения. Тотчас сделано было другое предложение, а именно: вместо того, чтобы покупать лодку в Вуонтисиер­ви, сделать собственную в деревне Саунаиерви, лежащей при истоке реки Энаре. Это предложение принято было с общим одобрением, и мы стали спрашивать всех присут­ствующих плотников, кто из них возьмется строить нам лодку, как Эрик Пельдовуома, главное лицо на­шего почтенного собрания, с насмешливой улыбкой спро­сил: «Откуда достанем лес на стройку?». Потом с величай­шим добродушием дал нам следующий совет: «Возьмите, господа, ваши ранцы на плеча, — сказал он, — запаситесь на 4 или 5 дней съестной провизией и ступайте пешком до Йоргастака (лапландская деревня на берегу реки Тено). Там найдете непременно рыбаков, которые охотно в лодке вниз по Тено довезут вас до Утсъйоки. Если же этот совет вам не нравится, — продолжал Эрик, — то ничего другого не остается, как идти через Энаре; эта дорога двадцатью милями длиннее и в тысячу раз затруднительнее». Две при­чины заставили нас принять последнее предложение: пер­вая та, что Бланк в таком только случае соглашался нам сопутствовать; вторая, что Д у р х м а н полагал, что его прихожане около этого времени соберутся в Энаре и будут ждать его назидательных бесед.

Решивши главный вопрос, оставалось нам узнать, где можем найти хорошего проводника, который согласился бы указывать нам дорогу. «И е с с и о проводит вас, и никто другой», — сказал утвердительно Эрик. «И е с с и о, — про­молвил другой, — выведет вас из-под воды и на дороге не бросит». Все собрание подтвердило это выгодное об И е с с и о мнение; позвали его, и он охотно взялся быть нашим про­водником, только выпросил на одни сутки съездить в Вуонтисиерви проститься с женой и детьми и обещал скоро воз­вратиться в Пельдовуома. Тут собрание разошлось, и мы отправились на покой. Следующий день прошел весь в при­готовлениях. На другое утро явился И е с с и о, совсем го­товый к путешествию; Эрик предложил нам также про­водить нас до хребта, т.е. сопутствовать нам первые двое суток. С полной доверенностью поручили мы себя покрови­тельству обоих, уложились в маленькой лодке и, собственно, тут только начали лапландское наше путешествие.

День был дождливый, весьма неприятно было пустить­ся в путь в такой день, когда знаешь, что на пространстве тридцати миль не найдешь другой над головой кровли, кро­ме мрачного лапландского неба; другого очага, кроме за­жженного на минутную потребность соснового пня; дру­гой постели, кроме сырой почвы или, в счастливом слу­чае, ущелья в горе. Мысль о предстоящих трудностях ум­ножала еще настоящие неудобства. Со всею доброю волей не могли мы победить печального расположения духа, и каждый сидел в лодке молча и пасмурно, погруженный в свои мысли. Я же имел и ту неприятность, что сидеть было мне неловко, и потому начал раздумывать, нужен ли нам весь забранный с нами запас. Запас этот был хотя весьма незначителен, но я отдал бы охотно некоторую часть его за то, чтобы сидеть покойнее. Вот в чем состоял он: два или три лисфунта (от 40 до 60 фунтов) хлеба, пять фунтов мяса, столько же рыбы, три канны (6,5 ведер) водки, пять фунтов табаку и т.д. Кроме того, каждый путешественник взял для себя ранец весом фунтов в 15 и лопарскую шубу [4] (mudd). Укладывать последнюю казалось мне вовсе не нуж­но и потому, чувствуя, что у меня вся спина промокла, я решился облечься в эту лопарскую одежду. Превращение мое развеселило наше общество. Шуба была об одном ру­каве, во многих местах с мехом, в других совсем голая и доставала только до колен, а тут начинались меховые са­поги, укрепленные ремнями на икрах. Белая модная шля­па и очки на глазах составляли пресмешную противопо­ложность с остальной одеждой.

4

Традиционная зимняя мужская одежда лопарей (пэск или мудд). Изго­тавливается из оленьих шкур мехом наружу, имеет глухой покрой и надевается через голову. Снабжен стоячим воротничком, стягиваю­щимся ремешками.