Лапландия. Карелия. Россия

Кастрен Матиас Алексантери

Богатым источником рассказов служили словоохот­ливому нашему проводнику отвратительные змеи, кото­рых встречаешь в Соданкила почти на каждом шагу и которых нет во всей Лапландии. Кажется, будто эти пре­смыкающиеся не могут перейти через скалу Сомбио, и потому на юг от этой скалы находится их множество; точно то же рассказывают прибрежные жители реки Кеми о миногах, что их кишит невероятное множество пониже водопада Тайвалкоски, потому что ревущий водопад ста­вит им непроходимую преграду. Как бы то ни было, но не подлежит сомнению, что в Соданкила находится необъят­ное количество змей, и что тамошние простолюдины рас­сказывают о них нескончаемые повести. Я записал глав­ное содержание этих рассказов, оно состоит почти в сле­дующем: змеи, подобно людям, живут обществами, уп­равляются своими законами и имеют свои учреждения. В каждом обществе есть глава и подчиненные ей члены. Однажды в год собирается каждое общество на назначен­ное и выбранное ими место. В этих собраниях (ting, karajet) всякий подданный имеет право представить свое предложение

начальнику. Глава змей держит суд и рас­праву не только между змеями, но могущество свое рас­пространяет далее владений своих. Между прочим, он назначает наказания людям и животным, умертвившим кого-либо из его подданных, или тем, на кого они за что-нибудь пожаловались.

Замечательно, что точно те же понятия о змеином роде встретил я у многих сибирских народов, родственных с фин­скими. Кажется даже, что эти народы питают к змеям неко­торое благоговение. По крайней мере шаманы высоко почи­тают силу змей и потому на волшебных своих одеждах носят из лошадиных волос сплетенных змей. У финских шаманов нет подобных символов, сколько мне известно, но и у них можно найти различные волшебные вещи, которые застав­ляют невольно предполагать о веровании в сверхъестествен­ную силу змей. Между этими вещами назову некоторые:

1) Камень змеиного суда (Kaarmehen kara jakiwi), на­ходимый во время жатвы на скалах, с которых разошлось змеиное собрание. Этот камень шаманы почитают очень полезным в судебных делах.

2) Змеиная кишка (Kaarmehen suoli); ее истирают в крошки и кладут лошадям в корм и в пойло для того, что­бы лошади были в теле.

3) Змеиное горло (Kaarmehen suunahka). Шаманы сквозь него пропускают каплями воду в рот людям, у которых бо­лит шея.

4) Змеиный зуб (Kaarmehen hammas). Шаман при­жимает им больные места в то время, как читает закли­нания.

5) Змеиная травка. Змея держит ее во рту, пока пере­плывает через воду, иначе она утонет. Эта травка дает силу кусать самое твердое железо. Ею же предохраняют себя от тяжбы.

Но довольно о змеях и медведях. Что касается до соб­ственных наших особ, то мы, вязнувши целый день в бо­лотной тине, наконец пришли около полуночи в благоус­троенное поселение, где и вознамерились отдохнуть до утра. Войдя в комнату, с удивлением заметил я, что хо­зяева, вместо того чтобы нас приветствовать и предло­жить садиться, отошли молча в отдаленную часть комна­ты и там тщательно старались спрятаться от наших взо­ров. Измученный долгим походом, не стал я заниматься этой странностью, снял с себя сумку, бросился на лавку и тотчас же заснул. Хозяйка скоро разбудила меня и весь­ма ласково звала в баню, извиняясь самым трогательным образом в неучтивом своем приеме. Меду тем проводник шептал мне на ухо, что нас сочли за бродяг и разбойни­ков, что его самого жестоко укоряли за то, что связался с таким народом, и что он с трудом мог разуверить жите­лей колонии и убедить, что мы люди порядочные и чест­ные, хотя все платья наши изорваны сучьями кустов и запачканы грязью и тиной. После этого объяснения на­добно было стараться исправить случившееся недоразу­мение. Хозяйка не только приготовила нам баню и сама там прислуживала, но с совершенной доверчивостью по­вела нас из бани в собственную свою спальню и постлала нам постель рядом с своей кроватью. На другое утро, на­рядившись в праздничное платье, явилась она перед нами, держа в руках прекрасный поднос, на котором блестел кофейный прибор.

После завтрака отправились мы опять в путь и пришли в погост Соданкила прежде начала богослужения. Г-да ду­ховные пошли в церковь, а я сел разбирать церковный ар­хив с надеждой отыскать какие-нибудь данные о происхож­дении жителей Соданкильского прихода. Действительно нашел я в метрических книгах подтверждение догадки моей, что большая часть здешнего народонаселения происхожде­ния лапландского, в продолжение времени принявшего язык и образ жизни финнов. В языке замечал я, однако ж, как прежде, так и после у семейств, от лопарей происходящих, некоторые особенности, а в образе жизни мало или совсем не было разницы между старинными жителями и новыми поселенцами.

Я уже сказал выше, что жители Соданкила — земле­дельческий народ. Хотя все их усилия в этом отношении редко увенчаны бывают успехом, но они полагают, что делают богоугодное дело, вспахивая каждый год малень­кую частичку земли. Оставить землепашество для них все равно, что сделаться лопарями или язычниками, и они твердо убеждены, что природа не положила пределов этому способу добывать пропитание. Когда мороз побьет ночью все, что посеяно, то они видят в этом несчастии праведное наказание Провидения, а отнюдь не приписы­вают этого климату. По несчастью, это наказание случа­ется каждый год, а если иногда его избегают, то потому только, что поторопятся свезти с поля незрелую жатву прежде морозов.

Кроме земледелия, прихожане Соданкила занимаются охотой, рыбной ловлей и скотоводством, но эти отрасли промышленности развиваются туго. По моим понятиям о физическом свойстве этих мест, скотоводство было бы са­мым удобным источником доходов для жителей Соданкиль­ского прихода, но я не знаю, была бы им возможность по­лучать большие барыши от этого промысла. Этот приход в рассуждении его материальных средств, бесспорно, бедней­ший во всей Финляндии. Здесь жители принуждены иног­да питаться травой, как я уже выше сказал, и были приме­ры, что вырывали из земли палую скотину и ели полуист­левшее гнилое мясо.

Но оставим это жилище нищеты и перейдем вниз по рекам Китинен и Кеми в округ Кемитраск, лежащий не­сколько миль южнее. Этот приход был также, и очень недавно, населен лопарями, которые постепенно приняли язык, нравы и образ жизни финнов. Н. Фельман пи­шет в вышеупомянутом отчете духовному начальству об этом превращении именно, что первые миссионеры в Кемийском лапмарке Яков Лаподиус и Исаия Мансвети учили лопарей финскому языку и в то же время на чистом остроботническом наречии [22] преподава­ли им учение христианское, доставляли финские книги и учили юношество читать по этим книгам. «Так как деду моему (Исайе Мансвети) весьма трудно было учить лап­ландцев финскому языку, то, пользуясь благоприятным случаем, представляющимся для основания колонии, он понудил различных жителей прихода Улео (Uhlea) и Ийо (Jjo) переселиться сюда, иные из них остались здесь (в Кемитраске, на низовьях Кеми), другие перешли далее в горы лапмарка; лопари хотели сначала их вытеснить, но по повелению королевских начальников колонии эти ос­тались спокойно на местах. Эти поселенцы были по боль­шей части финны, веселые и смышленые люди, они при­несли огромную пользу лопарям и помогали деду моему в его преподаваниях; ежедневным обращением с лопарями они не только научили их финскому языку, но примером своим поощряли отказаться от поклонения кумирам, учиться читать и приобрести прямое понятие об истин­ной вере. В то же время лапландцы изменили совершен­но образ жизни своей, начали строить дома, содержать скотину и заниматься хлебопашеством, а с тех пор, как они породнились с поселенцами взаимными браками, то по большей части бросили лапландский язык и зачали между собой и с детьми своими говорить по-фински».

22

Остроботнические наречия — восточно-балтийские (от названия Бот­нического залива; Ост-Ботния — Восточная Ботния). Речь идет о при­балтийско-финских языках.

В настоящее время во всем Кемитраскском приходе нет ни одного лопаря, но и здесь так же, как в некоторых местах Соданкила, особенно в погосте Куолаярви, жите­ли изобличают лапландское свое происхождение некото­рыми особенностями в языке и отчасти своей наружнос­тью. В рассуждении нравов и образа жизни здесь столько же образованности, сколько во многих южных частях нашей страны.

Образованность и с нею вместе внешнее благосостоя­ние распространены всего больше в приходе Кеми и Рованьеми, которые в древние времена также были населены лопарями, позднее же большую часть народонаселения составили пришельцы из Русской Карелии, или древней Биармии. Жители этих приходов все без исключения зем­ледельцы, но это занятие не могло иметь больших успехов от многих физических препятствий и особливо от холод­ного климата. Зато лов семги очень здесь прибылен, так­же скотоводство служит значительным источником дохо­дов. Поселяне Кеми и в Рованьеми наследовали от предков своих биармийцев великую охоту к торговым спекуляци­ям. Они не любят проводить время в праздности и дремоте у теплого очага, а любят пускаться вдаль за торговым про­мыслом, ходят в Петербург и в Стокгольм. Бесспорно, здесь должно искать причины необыкновенной образованности, которой отличаются здешние жители, и отсюда становит­ся понятна их необыкновенная живость, присутствие духа, решимость и энергия во всех предприятиях. Может стать­ся, и местные обстоятельства помогли в свою очередь оби­тателям Кеми и Рованьеми развить такие особенные каче­ства. Известно, что река Кеми в нижней части своего тече­ния быстра, многоводна и наполнена шумящими порога­ми и ревущими водопадами. Плавание по этой реке вниз и вверх всегда сопряжено с большими опасностями и требу­ет не только великих усилий телесных, но и быстрого со­ображения и смелого духа. Жители проводят большую часть жизни на этой реке и, можно предполагать, что и это обстоятельство имеет влияние на их характер.

Я слышал, что в последние годы проложена дорога су­хим путем из Кеми в Рованьеми и Кемитраск (низовье Кеми). Во время нашего лапландского путешествия эта дорога только пролагалась, и мы принуждены были плыть в лодке вниз по течению реки. На этом пути много различ­ных чувств волновалось в душе моей: с самого раннего дет­ства все водовороты, все водопады и пороги от Рованьеми до Кеми были мне знакомы, и в этих местах, где впервые увидел я Божий свет, они оставались моими единственны­ми знакомцами, всех прочих похитила смерть. Все скорб­ные чувства проснулись при гробах друзей и милых род­ных, но вместе с ними проснулась и радость, что возобнов­ляю знакомство с водоворотами, с порогами, с водопадами — дикими товарищами моих детских игр, столько раз го­товых опрокинуть ладью мою и потопить меня. Так же, как в бывалое время, я как будто играл, летя по шумя­щим волнам и обливаясь брызгами пенистых стремнин. Кормчий часто уговаривал меня сойти на берег и пройти пешком те места, где водопады опасны. Он торжественно уверял, что хотя они опытные и присяжные кормчие, но не могут ручаться за благополучное плавание; я слушал его увещания и сидел в лодке и после не имел надобности раскаиваться в своем упрямстве, потому что Кормчий всех кормчих даровал нам благополучный переезд и счастливое возвращение в Кеми, где и окончилось наше лапландское странствие.