Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце
Шрифт:
Правда… Теперь понятно, почему Воскресенский слился с белоснежной стеной и стал похож на призрака. Видимо, ему скорая еще на улице озвучила причину вызова. И он сделал соответствующие выводы. Неутешительные, жуткие.
Как Константин вообще с ума не сошел и отыскал в себе силы размеренно, как робот, вернуться в зал? И сейчас продолжает держать себя в руках, несмотря на то, что явно раздражен.
– Мы перестраховались, - принимаю удар на себя.
И четко, спокойно, поэтапно расписываю, что случилось и как я действовала. Выслушав меня,
Я постоянно нахожусь рядом, хотя рискую и спокойствием, и карьерой, и, возможно, даже жизнью. Константин непредсказуем – и кто знает, что он выкинет позже, наедине. Однако я не думаю о последствиях – слишком переживаю за малышек, которые ощущают на себе пусть слабые, но малоприятные проявления аллергии. Ругаю себя, что недосмотрела. Зло испепеляю на Воскресенского за то, что не вовремя ушел.
– Мы не будем оформлять ложный вызов, хотя вы были в состоянии самостоятельно добраться в больницу, - задумчиво произносит врач, собирая чемоданчик. – Но мы понимаем, что мамочка перенервничала и очень волновалась за дочек, - многозначительно смотрит на меня. – Просто впредь не злоупотребляйте. Будьте здоровы.
Проводить медиков вызывается муж Евы, оставляя меня на растерзание своего друга.
– Вера… - зовет Воскресенский негромко, но строго. В присущей ему командной манере.
– Знаете, Константин Юрьевич, что бы вы мне не предъявили сейчас, - складываю руки на груди и иду на опережение. – Я сделала то, что посчитала нужным, пока вы отсутствовали. Возможно, где-то я совершила ошибку, но в целом мне не за что просить у вас прощения. А вот где вы пропадали все это время – вопрос, - пускаюсь в атаку, напрочь утратив инстинкт самосохранения.
Вместо ярости в глазах хозяина дома мелькает удивление и… тень уважения. Воскресенский сканирует меня, будто видит впервые и заново знакомится.
– У меня возникли некоторые проблемы, и я был вынужден отлучиться, - хмыкает он в ответ. Если убрать привычные надменные нотки, то саму фразу вполне можно воспринять как оправдание. Что шокирует меня не меньше, чем не выходящий из головы образ Воскресенского на одном колене.
Делаю вдох, чтобы извиниться за дерзость, но между нами неожиданно вырастает Инна. Как черт из-под земли. Держит какую-то смятую коробку в руке.
– Константин Юрьевич, агентство «Радость» не виновато в случившемся инциденте. Со своей стороны мы ответственно выполнили работу, - рапортует она, пытаясь прикрыть свой зад. Но, судя по темнеющему Воскресенскому, лишь глубже копает себе могилу. – С Верой Сладковой и ее командой мы сотрудничали впервые. Они не числятся у нас в штате. И эта «диверсия» - их рук дело, - подводит неожиданный итог. – Вот доказательство, нашла в мусорке на заднем дворе. Она пыталась скрыть улику, - бросает потрепанную коробку на стол.
Мы с Константином одновременно опускаем взгляды, смотрим на яркий логотип, порванный посередине и скомканный на помятом прозрачном окошке, и потом – друг на друга.
– Ваше? – указывает рукой, не прикасаясь к коробке, словно там бомба или яд. В ответ я лишь рвано киваю. – И бренд… тоже? – прищуривается, испепеляет тьмой мою коробку.
«Сладкая жизнь», и без того пострадавшая, сейчас словно тускнеет и выгорает под его взглядом, но это лишь плод моего воображения и результат страха. А боюсь я дико, потому что не могу все потерять по глупости! Еще и поставить под удар Матвея и ребят.
Угораздило же меня связаться с самым беспринципным юристом в городе – и так бездарно подставиться на его празднике. Напряженно покосившись на Инну и поймав ее победное выражение лица, я возвращаюсь к хозяину дома.
– Да, но…
Он пресекает меня жестом ладони и отрицательно качает головой. Молча наблюдаю, как на дне его зрачков мелькают непонимание, задумчивость и смутное узнавание. Эмоции смешиваются в огненный коктейль, готовый выплеснуться и обжечь каждого, кто по глупости окажется рядом. А ближе всех, как назло, к нему стою я. Но не двигаюсь с места.
– Мы заключили договор со «Сладкой жизнью» на один вечер. Все условия, указанные вами, были переданы их главному кондитеру, - тараторит Инна, намекая на меня. – В том числе, и по поводу аллергии. Так что у моих аниматоров не было сомнений, когда они вскрыли коробку с логотипом и выложили сладости детям.
Шах и мат. Не ранена, а убита.
Инна понимает, что победила в войне, которую сама же мне объявила, поэтому смотрит на меня свысока и расправляет плечи. Она права – все факты указывают на меня. И мне нечего ей противопоставить, кроме…
– Да, коробка и десерт от меня, - признаюсь негромко, но уверенно. – Однако я готовила эти макаруны для другого человека. Поступил интернет-заказ без особых предпочтений. Я понятия не имела, что клиентка окажется в числе ваших гостей, - с каждым словом мой голос становится тверже и громче. – Я бы никогда не причинила вреда детям…
– Вера, пожалуйста, - ровным, лишенным эмоций, тоном прерывает меня Воскресенский.
– Вам еще будет предоставлено слово.
– Мы не на суде, Константин Юрьевич, - хмуро бубню, заранее понимая, что приговор мне уже вынесен. Он читается в его черных омутах.
– Я бы на вашем месте не был так уверен, - чуть приподняв один уголок губ и выгнув бровь, бросает с сарказмом.
– Итак, Инна, - мгновенно мрачнеет, переключаясь на администратора. – Разве не вы отвечаете за действия членов своей команды?
– Я, конечно, но откуда мне было знать, что она специально решит испортить праздник, - лжет, чтобы прикрыть себя. Открещивается от меня так, будто нас с ребятами ей подкинули. – Вы проверьте ее, мало ли, кто из ваших недоброжелателей подослал, - заговорщически шепчет, хотя я стою рядом и все прекрасно слышу.