Лапы волчьи, характер русский
Шрифт:
Пес назвал точную дату, а также первого генерал-губернатора.
– Да!
– А где было то-то и то-то, из Гражданской войны… – заспрашивали парни.
И на эти вопросы он легко ответил. А о чем еще спрашивать, ребята не знают.
Полкан легонько заворчал – он не знал, когда был основан Владивосток, не знал многого, о чем рассказывал пес, эрудированный друг музыканта из консерватории. Именно поэтому Полкан звал его «консерватория». Он хотел задать какой-нибудь каверзный вопрос, где есть не только игра слов, а еще что-нибудь. Он шепчет Балтику:
– Балт,
Балтик вдруг произнес:
– Не подскажете, что такое притрунар?
– Что?
– Притрунар. – Черный открыл было рот, но сразу же закрыл и принялся думать. Через минуту он произнес:
– Такого слова нет на свете.
– А вот и есть! Притрунар – это Привет Трудовому Народу.
Пес был озадачен.
– Акроним…
– Сами вы – куда-то клоним. Передай своему хозяину, и «кассе» своей («кассой» называют собаку счетовода), что они не катят и не соображают. Про притрунар не знают! А это – очень важно! – сказав так, Полкан был крайне доволен.
Он сам впервые услышал про притрунар, но слово ему сразу понравилось. Ведь они так хотели вместе с Балтиком придумать новое, красивое слово!
– Зато вы точно не знаете, что такое листерия и эхинококк! – заявил пес.
– Очень надо знать! Мы – на охоту сейчас идем! В район за ручьем Крапивным, где рогозы рядом цветут.
– Там же болото! – сказали девочки.
– А мы не боимся! – ответил Полкан, подмигнул Балтику, и они помчались. Надо сказать, они не собирались идти к болоту. Подбежав к чаще, они стали обсуждать.
– Балтфлот, ты видел, как он выпендривается? Перед девочками. Все он, видите ли, знает… а девчонки слушают, открыв рот. А это правда, что он говорил про Владивосток, про войну?
Балтик не мог этого определить точно. Он сказал:
– У него удобная позиция. Концертный пес может говорить все – с умным видом, и поэтому все верят. А он это все может просто выдумывать.
– Конечно, может!
– Признаться, я не понимаю. К товарищам он относится с явным пренебрежением. А они… он им как будто нравится.
– Девчонки любят таких. Нет, мы миллион раз были правы, когда давали Обещание. Пусть они его любят!
Пес музыканта действительно очень умен и эрудирован, содержание многих книг он знает почти наизусть (вряд ли умеет читать, но это не нужно, у него прекрасная память). С таким собеседником интересно поговорить. Но Полкан и Балтик делать этого не станут.
Вечером того же дня они общались с девочками.
– Зачем вы его слушаете?
– Но ведь он так интересно рассказывает! А вы поймали кого-нибудь?
– Поймали… да. – ответил Полкан. – Маш, а тебе не кажется, что он – пижон.
Маша подумала.
– Нет. Он просто очень воспитанный. А что?
Полкан задергал хвостом и не стал ничего говорить.
Он и Балтик решили, что девочек понять невозможно. Впрочем, они никогда с ними не ссорились, и почти не спорили. Лишь один раз серьезно поспорили. На открытой эстраде проходил вечер поэзии, и ребята из
– Ага-а! Ага-а! Стога! Ха-а! – разносится эхо.
Фамилия поэта – Фурорченко. Вероятно, по-настоящему его зовут не Фурорченко, а Федорченко, или еще как-то, но Балтику послышалось именно «Фурорченко». Поэт сначала читал стоя, а потом стал подскакивать и резко махать руками. Словно желая взлететь, он поднимал невидимые волны, и рубил их – словами:
– Мы же! Вы же! Ниже! Не станем! Только вперед, только вперед!
Его стиль напоминал чем-то Маяковского. Но у Маяковского есть смысл, а тут Балтик никак не мог понять, о чем говорит поэт. Он чувствовал размерность стиха, его ритмику и зов эмоций, но не находил связи между отдельными словами. Фурорченко сиял и падал (на словах), он грохотал, и ему – довольно часто хлопали. Даже до окончания стиха.
– Ты что-нибудь понимаешь в тексте? – спросил Балтик Полкана. Полкан лежит рядом и только двигает ушами.
Фурорченко грохотал довольно долго. Балтик с Полканом устали слушать и решили немного пройтись. Они пытались вспомнить хоть одно предложение из Фурорченского текста, но запомнили только рифмы.
Когда они вернулись, читали уже «женские» стихи. Ахматову, Цветаеву, еще кого-то.
– Тьфу! Сколько можно! – проворчал Полкан.
Ему хотелось послушать про войну, или про что-нибудь другое, но тоже героическое. Девушки с эстрады говорили звонкими, приятными голосами часов до девяти.
Потом, по дороге на комбинат девочки наперебой обсуждали вечер. Им очень понравилось выступление. Полкан ежеминутно оборачивался и дергал себя за шерсть (он где-то испачкался). Балтик шел молча и думал.
Девочки говорят, что от стихов у них «все внутри стучит».
– Балтфлотик, а у тебя от чего больше стучит?
– Что?
– Какие стихи тебе больше всего понравились?
Балтик остановился.
– Какие? Как сказать… Собственно, никакие. Я вообще считаю, что это была не поэзия, а так…
– Что? – спросили девочки.
– Барахло! – выговорил Полкан. Он оторвался от шерсти. – Ерунда полная. Никакого смысла нет.
– Смысл, может быть, и был, но то, как его представляли… это профанация.
– Почему?! – спросила Маша. – Ведь там были такие красивые строчки.
– У кого? У Фурорченко? Ну и в чем его общий смысл?
– Про Фурорченко не знаю, я не очень поняла. Зато у Ахматовой красиво. И у Цветаевой красиво. А у Фурорченко – просто… сильно.
– Нет, у него не сильно, у него слабо! – заявил Балтик. – Он просто рифм насобирал и связал их своими эмоциями. Если любой другой начнет читать, то ничего не будет. И у Цветаевой – некрасиво.