Ларец Самозванца
Шрифт:
Пан Анджей ругался до тех пор, пока не оказался в пределах видимости. Его обычно доброе, круглое как тыква лицо с огромным слоем жира под подбородком и слегка обвисшим носом, выпяченными губами и глубоко упрятанными глазами, сейчас было искажено гримасой жуткого гнева. Пан Анджей как раз закончил перечислять ближних родственников Марека и переходил к дальним, упомнив под конец матушку отрока...
– Пан Анджей! – поспешил вмешаться Роман. – Не забывайте, пожалуйста, что через молоко своей матери, моей кормилицы, этот вьюнош приходится мне молочным братом! Пусть и младшим... Извольте упомянуть среди прочих близких родичей Марека и меня! Ну же!
Пан Анджей немедленно умолк. Кому-кому, а ему хорошо было известно, КАК может ответить пан Роман на подобное упоминание. Вон, кончар на боку висит, ладонь словно случайно, невзначай поглаживает его рукоять... Ну, нет уж!
– Нет, ты подумай только, пан Роман! – сбавив тон, но всё ещё возмущённо, воскликнул пан Анджей, спешиваясь. – Эти придурки, эти уроды... Нет, пусть сами расскажут, чтобы ты не подумал, что я – преувеличиваю!
Пан Роман выразительно посмотрел на своего стремянного и тот, немного сбавив гонору, рассказал всю историю. Лицо его, покрытое, несмотря на морозную ночь, мелкими капельками пота, выглядело испуганным. Выглядело... Уж кто-кто, а пан Роман знал, что оно только выглядело! Марек был слишком нагл и бесстрашен, чтобы бояться своего господина. Правда, лгать ему он так и не научился, поэтому рассказал всё. И про убитого телёнка, и про шалость в деревне, и про волков. Что до волков, то последствия стычки с ними хорошо видны были на крупах обоих коней. Только у коня Яцека это были огромные раны, заживить которые будет делом не одного дня, а у Огонька Марека – притороченная позади седла огромная серая туша. Да уж, волк так волк!
По мере того, как Марек продвигался в своём рассказе-исповеди, вокруг его коня и коня Яцека собиралась толпа. Человек тридцать из сорока, бывших в отряде, громко и восторженно обсуждали раны коня, над которыми колдовали мастер на все руки, мессир Иоганн и двое казаков пана Романа. Не забыли отметить и огромного, матёрого самца, убитого Мареком.
– Добрый удар! – похвалил отрока седой, вислоусый волынянин Ондрий Голыш, сам мастер сабельного удара. – Надвое развалил бы, попади поточнее! Пан Роман, его не за что ругать! Ну, а что смердов попугал... так и прах бы с ними, право ж слово!
Его поддержали десятком голосов и пан Роман, хоть и покачал недовольно головой, спорить не стал... не посмел.
– Ладно, живи! – пробурчал милостиво, старательно упрятав всё же присутствующее в голосе удовлетворение своим оруженосцем.
9.
Когда люд немного успокоился, Марек осторожно покинул круг воинов подле костра и крадучись направился к реке. Ещё четверть часа тому, туда отправилась Зарина. Постирушки она устраивала каждый вечер, в этом не было ничего особенного... Как не было ничего особенного и в том, что туда же направлялся либо Марек, либо Яцек. Под видом охраны прелестной пани, они просиживали подле неё часами, развлекая разговором и исподтишка любуясь на стройные ноги татарки, которые она вынуждена была оголять, чтобы войти в воду и не замочить юбки. Зарина в принципе благосклонно относилась к подобным «посиделкам», хотя всё же иногда огрызалась, когда тот же Марек начинал уводить разговор в нужную ему, но противную настрою Зарины сторону.
Сейчас он нашёл её быстрее, чем обычно. Речка протекала рядом и, уйдя чуть выше по течению, поближе к кустам, Зарина старательно застирывала в реке исподние рубахи, свою и госпожи. На Марека, бросив одинокий косой взгляд, она более никак не отреагировала. Даже слова не сказала.
Марек тоже выдержал характер. Уселся удобно на склоне, щёлкнул курками пистолей и уложил их подле себя. Отстегнул и положил на колени саблю. И замер, время от времени поводя пристальным, полным подозрений взглядом по противоположному берегу и близкому лесу. Вроде как бдит он!
Зарина выдерживала характер до тех пор, пока не ощутила, что его пристальный взгляд нашёл себе другой объект для изучения... вместо леса.
– Ты не сдержал своего слова! – голос у неё, она знала, был красивый, с лёгкой хрипотцой и очень нравился Мареку. – Не привёз ежа! Тоже мне, мужчина! А я-то размечталась... Наградить по достоинству хотела!
На беду свою, Зарина не была снаружи, когда Марек возвращался, иначе подробности, им рассказанные, навели бы её на мысль попридержать язык. Марек внезапно ухмыльнулся и добыл из-за пазухи небольшой свёрток, немедленно выразившим своё неудовольствие происходящим громким и частым стуком сердечка. Тёмная мышиная мордочка торчала из свёртка, самый кончик, маленький и чёрный, быстро двигался. Ёжик приходил в себя, обнюхивая воздух...
– Ой! – вскрикнув, Зарина, однако, быстро пришла в себя. – Марек, это же ёж!
– Не ёж, а ёжик! – возразил Марек солидно. – Он ещё маленький. Но – храбрый... как я! Представляешь, что ему пришлось пережить, когда на нас напали сначала эти тупые сервы, а потом – волки!
Забыв про рубаху хозяйки, которая начала медленно уплывать вниз по течению, восторженная Зарина схватила ёжика на руки и начала его разглядывать.
– Ой, какой красавчик! – прошептала она. – Марек, ты – чудо!
– Заслужил награду? – поинтересовался Марек, с вожделением разглядывая её круглые, обнажённые колени.
– Заслужил! – весело признала Зарина. – Ой, заслужил! Иди-ка сюда!
Поцелуй, которым она наградила героя, вознёс отрока на небеса счастья. Мареку не впервой, несмотря на свой юный, пелёночный возраст, приходилось целоваться с девушками... да и не только целоваться, по правде говоря. Но вот чтобы так долго добиваться её!
Получив возможность, Марек постарался ей воспользоваться и Зарина, к своему вящему изумлению, довольно быстро оказалась на траве. Ещё через некоторое время нахальная рука Марека оказалась у неё за пазухой. Зарина взбрыкнулась и, оттолкнув Марека, уселась, лихорадочно запахивая раскрытую рубаху. Марек с большим трудом оторвал взгляд горящих зелёных глаз от её груди, может, не слишком пышной, но очень красивой.
– Ты что? – спросил, тяжело дыша и не в состоянии побороть эту тяжесть.
– Не многовато ли, за ёжика одного? – спросила Зарина, в голосе её был яд.
Марек сердито повёл плечами.
– Не многовато! – возразил. Попытки приблизиться, впрочем, оставил. Обиделся...
Зарина помолчала немного, ожидая продолжения, но надувшийся Марек был непривычно молчалив и очень сердит. Кажется, ему и впрямь взбрело в голову, что Зарина сегодня вечером станет его... Ну, если так, он сильно просчитался! Она если кого и любила, так уж точно не щуплого, прыщавого, мерзкого, наглого юнца! Ей нравятся мужчины постарше. Вот, например, пан Роман... Богатырь, красавец, храбрый и благородный! И возраст вполне подходящий. Двадцать три года – не юнец, хотя и не старик! Свою госпожу как соперницу Зарина отметала со всем присущим юности пылом. Впрочем, имея на то все основания. Татьяна никогда доселе не отличалась постоянством в чувствах и Зарина не сомневалась, что года через два-три она остынет к любовнику... Тем более что, человек православный, пан Роман не сможет, даже если захочет, жениться на венчанной жене. Ему будет два пути: или искать и убить – в поединке или подло, в спину, боярина Совина, или искать себе другую жену, а с этой расставаться... На Волыни, говорят, процветают женские монастыри! Зарина же, пленница из благородной крымской семьи, вывезенная чуть ли не с самого полуострова, дочь аргыня[6] Мехмета, вполне разумно полагала, что шансов у неё ничуть не меньше... Хорошо, наверное, что совершенно уверенная в себе Татьяна Совина, мирно спящая сейчас в палатке, ни единым духом не подозревала о мыслях своей верной служанки!
– Зарина... – наконец-то нарушил тишину, а вместе с ней и уверенный, спокойный ток мыслей, приободрившийся за время её размышлений Марек. – Зарина, я тебя обожаю! Ты – богиня моих мыслей...
– ...Фу, наслушался у хозяина! – безжалостно оборвала его Зарина. – Замолчи уже, надоел!
Марек, растерянный, запнулся и замолчал. Ему доселе не доводилось слышать таких слов, тем более – от женщины, которую он только что обнимал и целовал. Губы, пухлые по-детски, но прикрытые сверху густым каштановым пушком, предтечей будущего украшения каждого настоящего мужчины – усов, дрогнули обиженно. Как если бы Марек собрался заплакать.