Ларец Самозванца
Шрифт:
Угроза подействовала. Немедленно заткнувшись, боярыня испуганными глазами уставилась на него.
– Иди, собирайся! – всё так же хмуро сказал Кирилл. – Я думаю, тебе стоит поспешить! Не знаю, как вы, а мы выступаем через полчаса!
Татьяна метнулась налево, ринулась направо... Наконец, её метания обрели хоть какой-то смысл.
– Понял? – негромко, с плохо скрываемым торжеством, спросил Кирилл у подошедшего Шагина. – Это ж всю дорогу до Москвы такое терпеть!
– Не стоит тысячи монет! – печально согласился верный, всё понимающий слуга. – Это ж сколько слёз было бы пролито – жуть!
– И Бог весть, когда мы были бы в Москве! – поддержал его Дмитр Олень, изрядно повеселевший. – А так... А так – только мужская компания, только солнце, только огонь костра! И – никаких баб до самой Москвы!
– Ну, это ты через край хватил! – с явным
8.
Пока оба отряда ехали, смешав ряды, их потери не были видны постороннему взгляду. Но сколько было той езды? Это ж ночью расстояние удесятеряется! Днём же от лесного озера и до дороги на Званицу оказалось всего десять вёрст. Для конного отряда, пусть даже с перегруженными раненными и утварью возами – два-три часа неспешной езды. А никто больше и не спешил! Преследователи настигли беглецов и одолели – тут себе не лгал даже самый гонористый из живых ляхов, Людвик Пушкарь. Беглецы, по крайней мере, какая-то их часть, остались живы, что радовало. Их, увы, осталось не слишком много, а погибшие были похоронены в одной могиле со сразившими их московитами... Вот пришла пора дороге раздваиваться, и одна вела на Москву, а по другой можно было легко доехать до града Киева, славного, увы, больше историей своей, чем нынешней жизнью. Разделились на две очень неровные части...
В Москву ехало около пяти десятков ратников при пяти возах, на которых лежали их раненые товарищи, и грудами было навалено награбленное в монастыре добро. На Киев свернуло десять всадников, да на возах лежало ещё девять - из которых трое вряд ли вынесут тряскую и долгую дорогу. И всё. Остальным настал час встретиться с Петром Ключником, как раньше они отправляли на встречу других...
Пан Роман – даже раненный – рвался в седло. Потребовалась вся сила убеждения Татьяны, чтобы он согласился ехать на телеге, укрытый плотно меховым одеялом, охраняемый бдительным Мареком... Он, однако, постепенно начал приходить в чувство, рана, хоть и болела, уже не так кровила – сказывалась работа мессира Иоганна! К тому же и настроение было приподнятым – проиграв бой, пан Роман не проиграл Татьяну, а любимая женщина, как бы высоко он не ставил свою честь, находилась для него выше, нежели выполнение данного слова... Вот он, ларец царя Дмитрия, поставлен сиротливо на воз, окружён плотным кольцом стремянных стрельцов... Сверкают бердыши, дымятся фитили – не прорвёшься, даже и остались бы силы!
– Ну что ж, счастливой вам дороги! – весело сказал московский сотник, подбоченясь в седле. Ногу он, впрочем, держал вытянутую, чтобы не бередить оставленную паном Романом рану. Пан Роман не без удовлетворения отметил, что уже к концу сегодняшнего дня москаль собьёт себе всю задницу. До крови. Обязательно собьёт!
– И тебе – счастливо доехать, сотник! – просипел пан Роман через силу. – Спасибо...
Последнее слово он процедил через плотно сомкнутые губы, напряжённый, готовый в любой момент отбиться от насмешки острым словом, собеседника не пощадив.
– Так это... – внезапно растерялся сотник. – Пожалуйста, что ли... Я ж – государев человек, мне что приказывают, то я и делаю! Приказали тебя имать, я и ловил, всё честь по чести! Приказали бы охранять, охранял бы так же – честно! Понял, лях?
– Я не лях! – в тысячу первый раз возразил пан Роман. – Я – православный!
Кирилл мог бы ему сказать, чего стоит тот православный, который не блюдёт законы своей церкви. Мог бы. Но не стал. Вместо этого, он резко развернул коня и погнал его вослед начавшему движение домой отряду. Пан Анджей, гордо восседавший в седле своего першерона во главе остатков их сводного с паном Романом отряда, гаркнул команду, и ляхи тоже тронулись в путь.
Пан Роман Смородинский, лихой волынянин, конфидент князя Константина Вишневецкого, закончил свою жизнь не совсем так, как мечтал когда-то. Ему не довелось пасть в бою, он умер в собственной постели, седым и дряхлым старцем, всего на три года пережив жену. Жену! Ибо боярин Илья Совин скончался гораздо раньше отпущенного ему Господом срока на земле. Острая сабля лихого польского гусара снесла ему полголовы под Москвой спустя шесть лет после того, как он лишился своей жены. Что сказать о нём... он умер за Родину, а такая смерть списывает многие, если не все грехи. В год его смерти старшему сыну Романа Смородинского,
Кириллу Шулепову, бесстрашному сотнику дружины князя Михайлы Скопина-Шуйского, длинной и славной жизни даровано Господом не было. Он погиб, и погиб рано, ненадолго пережив самого славного воеводу, как известно, отравленного царственным дядей. Погиб под Москвой, сражаясь с ляхами в войске Прокопия Ляпунова, под рукой которого свергал царя Василия. Погиб честно… Пусть земля будет ему пухом!
Атаман Дмитр Олень затерялся на просторах России. Возможно, он снова ушёл в монастырь, но имя это более никогда не слышно было на полях ратных и на пирах.
Павел Громыхало, стрелецкий голова во время очередной русско-польской войны, не погиб, но отличился и умудрился прожить долго и почти счастливо. При царе Алексее Михайловиче, стрелецкий полковник Громыхало закончил свой воинский путь. Может, не так, как мечтал, но – тоже добро. В пути.
За шесть лет последовавшей Смуты на престоле Святого Иоанна Грозного[25] сменилось почти полдюжины царей и правителей, закончилось всё позорным падением Москвы, когда литовско-польские войска пана Гонсевского вошли в Москву, пожаром стольного града, Ополчением Пожарского… И взошедшим на древний престол с помощью казацкой сабли Михаилом Романовым. Но это уже совершенно другая история, о которой АВТОР ещё надеется рассказать.
КОНЕЦ
Санкт-Петербург, 25 августа – 17 декабря 2001 года
[1] Казак – в польском войске казак являл собой вовсе не то, что понимаем мы. казак – панцирный конник, наёмник. Чаще всего они происходили из литвинов или украинцев, православных по вере.
[2] Дословно Марфа Нагая сказала следующее: «Было бы меня спрашивать, когда ОН был жив. А теперь, когда вы его убили, он не мой уже!». Что ещё нужно говорить-то?!
[3] Воевода Пётр Фёдорович Басманов – вернейший слуга царя Дмитрия – отказался его предать и погиб в бою, защищая царские покои. Шуйские не дали ему заслуженного упокоения – тело воеводы был сожжёно на костре.
[4] Михаил Скопин-Шуйский, князь и полководец. В описываемый период ещё не достиг двадцатилетнего возраста, однако был возвышен сначала Дмитрием Ивановичем, а затем – своим дядей, Василием Шуйским. Скончался скорее всего отравленный при попустительстве царя.
[5] К слову – прямых и даже косвенных доказательств этого не нашли ни Карамзин, ни Платонов, ни ненавистник Дмитрия Забелин!
[6] Аргынь – титул, дающийся советнику крымского хана.
[7] Исторический факт, признаваемый, правда, не всеми историками. Два верных сторонника Дмитрия, князь-воевода Шаховской и дворянин Молчанов сумели покинуть город и отправились в Литву, по пути возмущая народ. Молчанов, по наущению Шаховского, выдавал себя за чудесным образом спасшегося Дмитрия, благо был на него похож. Именно с этого момента можно отсчитывать начало Болотниковщины, тем более что Шаховской являлся одним из вождей этого восстания.