Ларец Самозванца
Шрифт:
– Он прав, мессир Роман! – внезапно подал голос сидевший вне подиума, но, тем не менее, прислушивающийся к разговору лекарь Иоганн Стефенссон. – Нельзя ж и на ёлку влезть, и штаны не ободрать… Так у вас, московитов, говорят?
– Приблизительно! – буркнул Кирилл, напряжённо следя за тем, как изменяется лицо пана Романа, как на нём отражаются перипетии борьбы, происходящей в глубине души молодого шляхтича.
– Так я и говорю, надо делиться! Либо ларец, но его нет, либо – девка! – докончил свою мысль лекарь.
– Так ведь ларца – нет! – напомнил ему Андрей Головня, даже не представляя при этом, какую бурю поднял в душе пана Романа
– Раз ларца нет, остаётся одна только панна Татьяна! – оторвав рожу от тарелки, промычал пан Анджей. – Надо бросать жребий!
– А как это? – опешил Головня. – Кто выиграл, тому и досталась, что ли?! Ну, ты шутник, пан Анджей!
Пан Анджей похвалы не услышал – он вновь погрузился в хмельную дрёму, и непохоже было, чтобы собирался вновь просыпаться.
– Шутник… пробурчал пан Роман. – Разъяснил бы сначала, как это – жребий бросать! И что мне говорить Татьяне, если я – проиграю?!
Почему-то московит дёрнулся, словно собирался что-то сказать. Почему-то окаменело лицо Андрея Головни… Лёгкие шаги за спиной заставили пана Романа обернуться, но прежде, чем он успел вглядеться в разъярённое лицо своей возлюбленной, оглушительная пощёчина лишила его способности видеть и слышать…
– Так значит! – голос её был холоден, вот только от этого холода бросало в дрожь. Могильный был холод!
– Ты что, любимая?! – промямлил растерянный пан Роман, на всякий случай попятившись. – Я же… Я же ничего! Это всё Анджей! Пан Анджей во всём виновен!
– У тебя во всём пан Анджей виновен! – впервые, наверное, Татьяна показала свой истинный норов, и при первых же проявлениях его пану Роману стало неуютно, и он мысленно вознёс молитву, страстную и истовую к Богородице – чтобы угомонила Татьяну.
Та, меж тем, продолжала бушевать, не слишком стесняя себя в выражениях, и не особенно понижая голоса. От нижних столов стали прислушиваться…
– Ты – изменщик! Соблазнитель коварный! – кричала боярыню, разойдясь. Волосы её растрепались, лицо раскраснелось… Она сейчас очень походила на базарную торговку. Бр-р-р! Не об этом мечтал пан Роман той прохладной майской ночью, когда похищал Татьяну из-под бдительного ока тётушек и нянюшек, из дома боярина Совина! А сердечной теплоты и ласки ему последнее время доставалось не слишком много. Правду сказать, совсем не доставалось. С тех самых пор, как они оставили позади постоялый двор бедняки Моисея, так и закончилась тёплая пора их любви. Причём похолодало так резко, что пану Роману оставалось только гадать, в чём он провинился. Или и впрямь ни в чём, а только не было настоящей любви… Увы…
– Любовь моя! – сумел, наконец, он вставить слово, в душе сгорая от стыда за эту безобразную сцену. – Любовь моя, но разве я согласился?! Разве можешь ты обвинить меня, что я променял тебя, мою бесценную, на какой-то сундук? Нет! Я только и сказал, что пан Анджей мог бы быть конкретнее! Может быть, мы не поняли его. Может быть, он пошутил… Ну что возьмёшь с пьяного?!
Ну не получалось у него сегодня уломать её! Никак не удавалось не то, что успокоить – даже разговор перевести! Суровая и несправедливая отповедь боярыни, последовавшая за этим, повергла его в состояние совершенного изумления, а остальных заставила чувствовать себя неловко…
Она – кричала Татьяна, – отдала всё, что могла, положила на алтарь любви. В ответ же не получила даже малого – ответной любви к себе… Впрочем, она ещё много чего кричала, под конец и расплакалась…
– Ты видишь, сотник, что я могу тебе ответить! – развернувшись к Кириллу, решительно сказал пан Роман. – Нет! Она останется со мной, и я буду защищать её честь и жизнь, пока хоть капля крови останется в моих жилах!
Кирилл был мрачен и холоден. Желваки волнами ходили у него на скулах, а пальцы, сжавшиеся на рукояти сабли, побелели от напряжения.
– Я ведь могу и силой взять! – тихо, с явственной и нескрываемой угрозой, сказал вдруг он. – У тебя – десяток молодцев, у меня и сейчас – поболее полусотни здоровых! Даже и считать-то стыдно!
Настал черёд пана Романа играть желваками.
– Я рискну! – тихо, но твёрдо сказал он через некоторое время. – Положусь ну твою лыцарскую честь, да не порушу своей!
Кирилл криво усмехнулся.
– Зря ты это, пан Роман! – вполне дружелюбно сказал он. – Ну, ладно! Поговорили, да и хватит! Павло!
Стрелецкий полусотник последние мгновения сидел мрачным, насупленным. Повинуясь слову сотника, он вскочил на ноги. Его громовой рык мало чем уступал рыку пана Анджея... И от слов его мороз пошёл по коже.
– Стрельцы!!! – прокричал Павло. – Фитили пали!
И тут-то стало ясно, почему за столом было так мало здоровых московитов. Вовсе не потому, что их мало осталось. Просто два десятка стрельцов, голодных и трезвых, а потому – очень злых, просидели почти весь пир на двух протянувшихся вдоль зала открытых галереях. Галереи эти были подвешены под самой крышей, и с них простреливался весь зал. Судя по тому, что дымки оттуда пошли густо, наверху засели сплошь молодцы с огненным боем. Ну, и по сколько пищальных пуль приходилось на каждого из десяти бойцов, оставшихся под рукой пана Романа? А сколько его казаков способно было взяться за саблю с правильной стороны? После того, как было выпито две-три бочки доброго вина и один Бог знает сколько пива и браги?!
– Твою мать… - в бессильной ярости прошептал пан Роман. – Ах ты ж… предатель!
– Я – осторожный! – гордый собой, возразил Кирилл. – Потому за тобой и послали – МЕНЯ!
– Князь Михайла Васильевич плохих сотников не держит! – поддакнул Павло Громыхало. – А впрочем, ты, наверное, это уже понял!
Пан Роман промолчал…
4.
Сказать, что долго стояли так, всё же нельзя. Никаких сил не хватило бы, чтобы долго стоять. Все были слишком пьяны для того, чтобы долго сдерживаться. Оружие же никто не складывал...
– Постой-ка, сотник! – мрачно сказал пан Роман. – Прежде всего, я клянусь тебе, что узнал правду совсем недавно; незадолго до того, как вернулся в зал. Это – прежде, чем я скажу тебе правду.
– Какова же правда? – коротко взглянув на него, поинтересовался Кирилл. Рука его опасно напряглась на рукояти сабли.
– Ларец нашёлся! – бестрепетно взглянув ему в глаза, сказал пан Роман. – Я готов обменять его на свободу для боярыни Татьяны!
– Вот и верь после этого ляхам! – гулко хохотнул Павло, не забывая, впрочем, пристально следить за сидящим напротив Андреем Головнёй. – Ты ж перед иконой божился, сволочь!