Ларец

Чудинова Елена Петровна

– Княсь Андрей Львович! – радостно окликнул его отец Модест.

Мужик поднялся с радушною улыбкою, откладывая то, что читал: французской новостной листок.

– Прошлогодний, друг мой, за октябрь, – обернулся он к сделавшему стойку Роскофу. – Вести неотложные мы получаем голубиною почтой и иными путями, издания же регулярные добираются до сих пределов долго. Я наслышан уже о Вас и душевно рад знакомству.

Роскоф раскланялся.

– А сей отрок и есть Елена Сабурова, – князь положил руку на голову Нелли: рука была тяжелой, много тяжелей, чем, к примеру, рука Кириллы Иваныча. Но светлые глаза его под

высокими бровями смотрели так цепко, словно и Нелли была новостным листком, который ему не слишком трудно было прочесть. – Обременительно, пожалуй, рисовать генеалогическое древо: для простоты я стану, коли ты не против, звать тебя племянницею.

– Благословите, отче, – снизошедший от латинских книг монах сложил ладони. – Едва ль Вы помните меня, когда Вы принимали сан, я был служкою.

– Отчего же не помню, – улыбнулся отец Модест, благословляя. – Единственно, не знаю теперешнего имени.

– Ныне я брат Сергий.

– А сие чей портрет? – перебила Нелли, оглядывавшая залу. Портрет, обративший на себя ее внимание, и вправду был примечателен. Виси он в храме, приняла бы за икону. Первое, Нелли никогда не видала, чтобы портреты писались не на холсте, а на подогнанных досках. И еще что-то в изображении пожилого бородатого мужчины напоминало икону. Быть может, то, что предметы – книги и чернильница рядом с ним на столе, на коий он опирался рукою, были странно выворочены, как не бывает в жизни. Одет мужчина был в темно-зеленый плащ, отороченный мехом, на груди его висело на крупной цепи какое-то украшение. Одеяние на потемневшей картине легче было разглядеть, чем лицо. Казалось, изображенный стоял в сумерках, так потемнели краски. Но, приглядевшись в этой темноте, можно было различить высокое чело, брови вразлет над светлыми глазами и вытянутый тонкий нос. На кого-то лицо это было похоже из знакомых.

– Больше других из нынешних похож на него княсь Андрей, – улыбнулся Нелли инок.

Теперь Нелли и сама видела сходство князя с портретом.

– Но кто он между тем?

– Ах да, откуда ж тебе знать, – брат Сергий рассмеялся. – Царевич Георгий.

– Сие, я понимаю, прижизненное изображение? – спросил Роскоф.

– Тем и ценно, не живописью же.

Филипп вглядывался с немалым интересом, меж тем как отец Модест и князь чуть отошли от других.

– С утра отправил я двоих допытчиков в Омск, но когда еще там будут, – хмурясь, негромко говорил отцу Модесту князь. – Боюсь, что прав ты в своих опасениях.

– Далеко же тянулась за беднягою сия рука.

– Россия все ближе к нам, но вместе с нею ближе ее болезни, – отвечал князь Андрей Львович. – Ну да успеется о том. Брате Сергий, чую я, заработались мы с тобою до беды!

– Ох, незадача! – Инок хлопнул себя ладонью по лбу и проворно метнулся к небольшой печи, топившейся в конце залы. – Ан нет, не прозевали покуда!

В руках его оказался медный котелок. Вскоре молодой монах уже шел обратно с уставленным чашками подносом. Чашки оказались из тончайшего китайского фарфора, а клубившийся над ними пар щекотал ноздри ни на что не похожим сладким запахом. Напиток, разлитый в них, был непрозрачного цвета, то ли коричневатого, то ли розового. Пожалуй, цвета лепестков чуть увядшего розана.

– Чаем, какой пьем мы здесь, мало кто лакомится в России, – сказал князь. – Однако ж самой изысканной китайской траве

у нас предпочитают то, что само растет под ногами.

Нелли не без опаски подняла свою чашку.

– Листья бадана варятся в воде пополам с молоком, – улыбнулся ей брат Сергий. – Сей напиток очищает кровь и бодрит разум.

– Хороша трава, ой, хороша, – Параша даже зажмурилась, вдыхая. – Коли доживем здесь до лета, с собою росточков возьму.

– Завянут на чужой земле, душенька, даже и не хлопочи зря.

Нелли решилась и глотнула. Нельзя сказать, что напиток ей понравился, однако отчего-то захотелось сделать еще глоток.

– Дивное питье, – похвалил и Роскоф. – Мы, французы, знаем толк больше в винах, но начинает мне представляться, что не меньше богаты вкусовые свойства трав.

– Странно глядеть мне на тебя, племянница, – князь вздохнул. – Ты вовсе дитя на вид. Однако ж ты успела побывать в плену у опаснейшего демона, и тебе дан свыше дар, быть может, таящий его погибель.

– Отчего охотитесь вы за Венедиктовым? – смело спросила Нелли. – Зла в мире много, и, я чаю, не всякое зло вам поперек.

– Как говорит один народ, что живет подале отсюда, в тундре, в реке Зла текут два потока. – Князь Андрей Львович, казалось, не удивился. – Они не смешиваются. Одного из этих зол мы не касаемся, другое же убиваем везде, где находим. Но надобно ль тебе о том задумываться, я не знаю. Ты лишь дитя, играющее в игрушки, и гениальность твоя в том, что ты безмятежно прикасаешься к великим вещам. Играй, дитя, играй, а коли опрокинутый тобою солдатик окажется сгустком древнего Зла, что же, тем лучше.

Нелли допила остывший бадан.

– Нравится ль тебе Белая Крепость, маленькая Нелли? – спросил отец Модест, когда они вновь вышли в морозный день.

– Да, – Нелли, поколебавшись, стянула маску и запихнула ее в карман: мороз уже не был так зол. И то сказать, не за горами март, март даже не за этими горами, что обступили крошечный резной городок. – Но вить я не затем здесь, чтобы ею любоваться.

– Ларец твой уж у тебя в горнице, – ответил отец Модест. – Только не набрасывайся на него, как изголодавшийся на обильную пищу. От сего случается изрядная тяжесть в желудке.

Глава XIII

Вот уж странность: столько значил для Нелли ларец, а содержимое его впервые было полностью разложено на столе, и его возможно стало спокойно рассматривать столько, сколько хотелось. Не надобно ни таиться, ни торопиться. Саламандра, словно страж, весело косила красным глазком на немыслимое сверканье, словно детская светелка неведомой Насти превратилася в пещеру Аладдина. Огонь единственной восковой свечи отражался в сотнях многоцветных граней, бросающих тонкие иголочки-лучи.

Приглядевшись к сверканию, можно было увидеть, что драгоценности разложены на три кучи. Нелли, отец Модест, Параша и Катя сидели за столом, деловито перебирая камни, словно бобы для супа. Впрочем, заняты этим были трое кроме Нелли: та лишь наблюдала, не дотрагиваясь сама.

– Он наверное знал, какая вещь ему потребна, – повторяла Нелли задумчиво. – Сам признавался, что знает с тех пор, как увидал. Попыталась я тогда выведать, так он хитрый.

– Ну, понятно, нашла дурака. – Катя поднесла к лицу брошь из рубина, и в ее черных глазах заплясали багряные искорки. – А эта цацка как?