Ларец
Шрифт:
Итак, важное знанье отправилось гулять по свету. Не пожалел я сил, чтобы отправить слуг моих в страну, о коей никогда не мыслил прежде. Но страна оказалась так огромна, что минуло почти четыре десятка лет, прежде чем я напал на след маленькой негритянки. Судьба ее оказалася щасливой. Из рабыни сделалась она госпожою, супругою важного вельможи. Пришлось и мне посетить новую столицу российскую. Тогда же, кстати, обзавелся я сими домами. Я знал, что негритянка не сможет утаить от меня нужное мне знание, как не сможет ни в чем отказать мне, поскольку племя ее служило людям моего народа. Я должен был подчинить
Нелли опустила глаза, изо всех сил удерживая лицо неподвижным. Неужели маленькая негритянка и была Настасья Петровна, тетка княгини?! Рассказ начинал совпадать с тем, что довелось ей услышать от Параши, слишком уж совпадать!
– Стыдно признаться в том, что тебя обвело вокруг пальца созданье, кое ставишь ты на одну доску с ездовою лошадью или охотничьей собакой! Слишком уж изменилось сознанье этой женщины, и дух вовсе чужой мне земли стал ее духом. Не могучи сопротивляться моей воле, она все же нашла в себе силы от меня ускользнуть.
Не имело смысла притворяться – Венедиктов знал, что она знает! Нелли подняла глаза, и Венедиктов улыбнулся ей жемчужной своей улыбкою.
– Знанье ушло вместе с нею, и в землю, откуда уж его не возьмешь, и, думаю я, в какую-то из вещиц, что прижимала к груди в своем узелочке девочка на причале. Я чаю, она попала в твой ларец. Княгиня Финистова, единственная наследница негритянки, ушла в монастырь, подарив свои драгоценности племяннице и крестнице своей Елизавете. Та же до минувшей зимы хранила их у свекрови, вкупе с прочими фамильными камнями.
– Экая сложность, – презрительно усмехнулась Нелли. – Уж будто ты не знаешь, чего тебе нужно из всего ларца.
– Не знал, покуда не увидал своими глазами, – Венедиктов, казалось, нимало не обиделся. – Теперь знаю.
– Так и что сие? – не удержалась Нелли, превосходно понимая, что едва ли получит ответ.
– Подождем, покуда я не получу камней. Тогда и узнаешь.
– Ты их не получишь! Никогда! Хоть до старости меня тут держи.
– Никогда не говори никогда, Елена Сабурова, маленький медиум. Я между тем глубоко тебя почитаю. Таких, как ты, на моей родине селили в особых капищах.
Глава LXVI
Сосновые леса вытеснили лиственные, смолистый запах сгустился в воздухе.
– Видно, что уж Тверь близка, – заметил отец Модест, поднимая воротник плаща: снежный ветер хлестал немилосердно. – Лучше сосен, чем под Тверью, в России не сыскать.
Параша ехала в этот день в карете, о чем нимало не печалилась. Даже и в кожаном коробе дуло со всех щелей. Понятное дело, зимние возки теплее, но санный путь установится не скоро. Самое худое время для дороги.
– Столько известно Вам о старых городах, святой отец, – Роскоф, казалось, силился гнать тревожные мысли. – Расскажите мне о сем сосновом месте.
– Вы увидите город малый и непримечательный, Филипп, – отозвался отец Модест. – Однако ж, повернись колесо гишторическое чуть иначе, сие была бы старая наша столица. Главною соперницею Москвы была Тверь во времена ига татарского. Вам неведомо, быть может, что в годы унижения предков наших даже царить над народом своим не могли законные наши правители без татарской позволительной грамоты, именуемой ЯРЛЫК. Вот давняя сказка, быть может правдивая. В Золотую Орду, становище татарское, приехали
– Первый был герой, второй – отступник веры, – сказал Роскоф, вглядываясь в дальние строения посада, трудно различимые в снежном мареве.
– Именно так, Филипп, – усмехнулся отец Модест. – Не могучи справиться с завоевателями, князья Московские почти столетие играли с ними в хитроумные игры, с честью рыцарственной несовместимые. Но вот минуло сто лет, и Москва явила подвиг веры, собрав вокруг себя русские народы, тогда различные. Святой Сергий Радонежский благословил князя Московского Димитрия на битву с татарами, получившую прозвание Куликовской. Два монаха-схимника, отпетые заживо, шли в рядах войска. Воистину, с этой победы пошла единая Русь! Тверские князья были слишком прямы и просты, чтобы повести страну за собою в те жестокие, коварные времена. И все же я жалею об них.
Посад сменился мощеною улицей. Домов современных, с колоннами и рустром, украшенных белою лепниной, в Твери показалось больше, чем в Новгороде. Взгляд Роскофа задержался на нарядной лавке, в широком окне которой выставлены были книги.
– Я задержу Вас на мгновение, святой отец, – воскликнул он, спрыгивая на ходу. – В таковых лавках бывают порою новостные листки из Франции.
Коновязь и вход в лавку оказались, однако, со двора. Расплатившись со старичком в каком-то проплесневелом сюртучке и парике из конского хвоста, Роскоф, выйдя на крыльцо, с жадностию развернул убористо набитую буквами плотную бумагу, сложенную вдвое. Новости оказались по преимуществу архитектурные. Раковинный штиль по-прежнему расцветал, дивя публику изяществом. Ничто не предвещало бед!
Роскоф глянул на число: листок оказался четырехмесячной давности. Как знать, что творится в Париже в сей день, что проводит он в знаменитом лишь стариною маленьком городе, в поисках похищенной двенадцатилетней девочки?
– Ай, погадаю, красивый?
– Ступай себе с Богом, мне не до глупостей, – Роскоф, развязывая кошель, обернулся к юной цыганке, – на вот тебе… Постой! Катерина, действительно ли сие ты?
– Эй, откудова ты прознал, как меня звать? – Катя с недоверием отступила. – Барышня тебе не сказывала.
– Сказала недавно, – Роскоф не без улыбки вглядывался в многоцветное обличье собеседницы. – Не сразу я тебя узнал, в прошлый-то раз мальчишкою видел.
– А я-то тебя в прошлый раз видала куда как далече отсюда, – парировала Катя. – Дай, думаю, подойду поближе, ты, барин, али не ты? Как оказался-то здесь, в Твери?
– Мы здесь тебя ждем. Отец Модест, я да твоя подруга.
– Барышня с вами?!
– Нет, с нами Прасковия. Поспешим! – Роскоф, сделавши шаг, вдруг остановился. – Но где ж ты оставила драгоценности Нелли? Надежно ль они упрятаны?