Ларочка
Шрифт:
Директор обитал на первом этаже в небольшом аппендиксе, где на стенах висели феерически лживые графики, по прошлогоднему покосившаяся стенгазета, а на стульях сидело человек шесть изможденных неизвестностью жильцов. Лариса прошла мимо них, как бригантина мимо лежбища дох нущих котиков, даже не отвечая на жалобный рев этих бытовых животных.
И вот она в кабинете.
И вот она вылетает из кабинета.
Кто же мог знать, что вместо неизбежно улещаемого или запугиваемого административного бугая она наткнется на угрюмую, рябую надзирательницу
Ладно, зайдем с другой стороны, сказала себе Лариса – и зашла. Вечером того же дня.
– Кто у нас будет жить?! – взвился успокоившийся было отец.
– Человек, которому надо помочь.
– Ты выходишь замуж?
– Я еще не решила.
– Подожди, даже если бы уже решила…
– Папа, – сказала Лариса, и на щеке у нее задергалась гандбольная жилка.
– Ты давно с ним знакома?
– Несколько дней, но это не играет никакой роли.
Капитан пошел к холодильнику и там выпил две рюмки водки одну за другой, зная, что сейчас-то женщины ему и слова не скажут.
– Кто он?
– Это удивительный человек, ты сам это увидишь.
– Ну, хотя бы месяц, ну, полгода вы встречаетесь, я…
– Нельзя ждать полгода, папа. И месяц нельзя.
– Почему?
– Его завтра уже выгонят из общежития.
– Почему?!
– Потому что до этого его выгнали с работы.
Капитан закашлялся, а потом захрипел.
– Папа, выпей еще водки.
Преодолев таким образом отцовскую преграду, Лариса обернулась к матери, та уже несколько раз тяжело вздыхала, прикидывая, какой подарочек приготовлен для нее.
– Мама, мне нужно сделать операцию.
– Операцию? Какую?!
– Папа, выйди, пожалуйста.
Выслушав соображения дочери, Нина Семеновна смешалась:
– Послушай, дочка, а ты уверена, что тебе нужен такой… друг?
Лариса посмотрела на маму настолько ласково, настолько обезоруживающе, что в голове Нины Семеновны ничего не осталось, кроме попыток прикинуть и сообразить, что она скажет главврачу и кого из хирургов придется просить, чтобы все сошло тихо, без сплетен.
– Когда это нужно, Ларочка?
Дочка ответила модным комсомольским слоганом той поры:
– Это было нужно вчера.
Голова активистки работала, как аэропорт Шереметьево: все рейсы были расписаны по минутам и никаких накладок. На утро следующего дня была назначена операция, на обеденное время – встреча капитана Конева и поэта-сварщика, вечером должно было состояться объединение тем.
Но опять-таки замешались в стройный расклад некие нюансы. Когда Лариса лежала под кристально-крахмальной простыней, а мама сидела рядом, держа ее за руку, а хирург с медбратом обсуждали в курилке некоторые аспекты произошедшего только что вмешательства, в палату заглянула виноватая физиономия с белыми глазами-окулярами. Лариса не вскрикнула, не сжала руку матери своей гандбольной ладонью, она грустно улыбнулась:
– Я так и знала.
Да, она надеялась на лучшее, но лучшего не случилось. Капитан Конев через полчаса беседы с поэтом выгнал его из дому, даже не допив его водки.
– Что он сказал?
– Он говорил непонятно. Мол, один – один.
– Какой один – один?
Мать опустила голову и всхлипнула.
Поэт переводил свой совиный взгляд с одной женщины на другую, ничего, разумеется, не понимая.
– А-а… – сказала Лариса, начиная догадываться в чем дело.
Поэт добавил:
– Он сказал, что если въеду я, то он пошлет за Викторией Владимировной.
Мать всхлипнула еще громче.
Лариса знала, когда можно и нужно надавить, а главное – на кого. Сейчас давить на отца было не нужно и нельзя.
– Мам. – Она слегка дернула Нину Семеновну за руку. – Ничего не поделаешь.
– Чего не поделаешь?! – мрачно, неприветливо спросила мать.
– Придется ему, – она ткнула пальцем в поэта, – искать место здесь.
– Где здесь, ты очумела?!
– Конечно, не в этой палате…
– Я говорю, очумела!
– Я только что лишилась девственности, так ты хочешь, чтобы я тут же лишилась и мужа.
При слове «мужа» сварщик потупился, ему казалось, что сейчас назвали слишком большую цену за то жилье, которое ему, возможно, подыщут, но все его вещи сейчас валялись в предбаннике общежития, и ему обещали, что уже вечером они будут валяться на улице в снегу.
Лариса повернулась к сварщику:
– Я же тебя просила не читать отцу стихи. Он офицер, он не поймет.
Поэт развел руками:
– Я читал переводы. Гонгору.
11
Сестра-хозяйка – лицо влиятельное в госпитале и посвященное во все материальные обстоятельства своего заведения. Окружной госпиталь располагался на обширной территории, обладал множеством укромных уголков, и Нине Семеновне не надо было особенно ломать голову ради того, чтобы найти приемлемую нору для «зятя». Во флигеле неврологического отделения имелась конурка с отдельным входом, с койкой, тумбочкой и этажеркой, так что все имущество сварщика обрело привычные для себя условия существования.
Нине Семеновне поэт тоже не глянулся, но, правда, не до такой степени, как мужу, она разрешила ему курить в форточку и показала ту дыру в ограде, через которую выздоравливающие бойцы бегали в самоволку. Через нее же проникала на территорию и Лариса, когда ей особенно не терпелось добраться до спасаемого ею мужчины и не хотелось тащиться лишних два квартала до КПП. Хотя там ее пропускали беспрепятственно и даже приветственно, зная, кто ее мать.
Началась их «семейная» жизнь. Получив минимальную медицинскую поддержку, сварщик показал, что он все же на многое способен как мужчина. Но не это было для Ларисы самым интересным. Она получала не столько постельное удовлетворение, сколько удостоверение, что с этой точки зрения у них все в порядке.