Ластики
Шрифт:
Уоллес бесцельно бродит по городу. Ночь сырая, холодная. Весь день небо оставалось изжелта-серым, низким, дымным – небо, готовое просыпаться снегом, – но снега не было, а пришли ноябрьские туманы. Ранняя зима в этом году.
Фонари по углам улиц вычерчивают тусклые рыжеватые круги: их света хватает только на то, чтобы не дать прохожим заблудиться. Переходить улицу приходится очень осторожно: иначе можно споткнуться о край тротуара.
В районах, где много магазинов, приезжего удивляет скудное освещение витрин. Очевидно, нет необходимости привлекать покупателей, чтобы распродать рис и хозяйственное мыло. А модными безделушками мало кто торгует
Уоллес заходит в один магазин, тесный и пыльный, который скорее мог бы служить складом товаров, чем помещением для розничной торговли. В глубине магазина человек в фартуке сколачивает ящик. Он перестает стучать молотком и силится понять, какой ластик нужен Уоллесу. Слушая объяснения Уоллеса, он покачивает головой, словно дает понять, что и сам знает, о чем речь. Затем, не сказав ни слова, он идет в противоположный конец магазина: ему приходится сдвинуть с места много вещей, чтобы проложить себе путь. Он открывает и закрывает шкафы, задумывается на минуту, влезает на стремянку и продолжает поиски где-то наверху – но опять безуспешно.
Он возвращается к покупателю: нет, этот товар у него кончился. Еще совсем недавно кое-что оставалось от старой, довоенной партии, но, кажется, последнее уже распродали – или, возможно, убрали в другое место: «Здесь столько всего наставлено, что уже ничего не найдешь».
Уоллес снова погружается в ночь.
Почему бы не вернуться опять к маленькому особняку?
Как верно заметил генеральный комиссар, в поведении доктора Жюара не все понятно, хотя трудно себе представить, какова бы могла быть его тайная роль. Проходя по гостиной-библиотеке, маленький доктор посмотрел как бы сквозь Уоллеса, притворяясь, будто не видит его своими близорукими глазами; хотя он прошел там явно с целью взглянуть на него. А позже, во время их получасовой беседы, Уоллес не раз обратил внимание на его странную манеру изъясняться: казалось, Жюар думает о чем-то другом, а временами даже подразумевает что-то другое. «Совесть у него нечиста», – уверяет Лоран.
Возможно также, что коммерсант Марша не такой уж безумец, каким кажется. Ведь в данном случае его бегство – это проявление разумной осторожности. Любопытно, что в рассказе доктора нет даже беглого упоминания о присутствии Марша в тот момент, когда в клинику привезли раненого; наоборот, доктор все время настаивал, что ему не требовалась ничья помощь. А комиссар считает, что Марша не мог выдумать все приведенные им подробности касательно смерти профессора. Если Жюар каким-то образом знал, что Марша сегодня вечером также должны убить, то ему выгодно было скрыть факт присутствия коммерсанта в клинике. Он ведь не знает, что Марша успел поговорить с комиссаром.
Итак, письмо, изъятое на почте, имело прямое отношение к делу – Уоллес не сомневался в этом с самого начала. Это инструкции для убийцы, который должен совершить еще одно преступление – сегодня и (если эта гипотеза верна) здесь же, в городе. Инспектор-новичок, чей отчет Уоллес изучил в комиссариате, возможно, прав в одном: в покушении на Даниэля Дюпона участвовали двое – адресат письма (Андре ВС) и человек, обозначенный в письме инициалом Г. Сегодня вечером первый из них будет действовать в одиночку. Марша не зря боялся, что убийца станет поджидать его задолго до рокового часа – это подтверждают слова «посвятить всю вторую половину дня» из перехваченного письма.
Остается еще открытка, которая таинственным образом оказалась под дверью привратника в генеральном комиссариате. Очень сомнительно, чтобы заговорщики решились поставить полицию в известность о месте и времени готовящегося покушения. В их интересах, конечно, взять на себя ответственность за преступление и поднять вокруг него как можно больше шуму (в Министерство внутренних дел и в аппарат президента уже поступали письма от руководителей организации), однако разглашение сведений, содержащихся в открытке, могло бы сорвать их план, если только они уже не почувствовали себя такими могущественными, чтобы никого не бояться. Можно предположить, что комиссар ведет двойную игру, но это не очень вяжется с другими аспектами дела.
Гораздо правдоподобнее выглядит версия, которой твердо придерживается комиссар: открытку принес Марша. Перед тем как покинуть город, коммерсант совершил последнюю попытку убедить полицию установить наблюдение за домом Дюпона.
Подозрительное поведение маленького доктора, страхи коммерсанта, намеки в письме… Серьезную версию на таких данных не построишь. Уоллес знает это. Он понимает, что придает слишком большое значение открытке, подброшенной в комиссариат, хотя, по здравом рассуждении, ей нет места в системе доказательств. Но теперь ему не остается ничего другого, кроме как прийти на свидание. Поскольку на данный момент это единственная ниточка, то, ухватившись за нее, он ничего не потеряет. У него в кармане ключ от маленькой застекленной двери, который дала ему мадам Смит. Марша сбежал, и путь в особняк открыт: он сам пойдет туда вместо коммерсанта и увидит, действительно ли кто-то замышляет убийство. Хорошо, что он прихватил с собой револьвер.
– Верно, может пригодиться, – с иронией заметил комиссар.
Уоллес стоит перед садовой оградой.
Семь часов вечера.
Кругом все темно. На улице ни души. Уоллес спокойно открывает калитку.
Войдя, он осторожно притворяет ее за собой, но не захлопывает – пусть будет видно, что сюда кто-то вошел.
Шуметь ни к чему, это может привлечь внимание какого-нибудь запоздавшего прохожего на бульваре. Чтобы гравий не шуршал под ногами, Уоллес идет по газону – это удобнее, чем ступать по бордюру дорожки. Он обходит дом справа. В темноте дорожку легко различить, она кажется более светлой, чем клумбы по ее сторонам и подстриженные верхушки живой изгороди.
На этот раз застекленная дверь прикрыта деревянным ставнем. Ключ легко поворачивается в замке. Уоллес замечает, что ведет себя как взломщик: вместо того чтобы открыть дверь как следует, он проскальзывает внутрь через узкую щель. Затем вынимает ключ из замка и тихонько затворяет дверь.
В доме тишина.
Справа – кухня, в глубине и слева – столовая. Уоллес знает дорогу; он мог бы продвигаться и в темноте. Все же он включает фонарик и идет вслед за узким пучком света. Пол в прихожей выложен черными и белыми плитками, в форме квадратов и ромбов. Лестница покрыта серой ковровой дорожкой, с двумя полосами гранатового цвета по бокам.
Фонарик высвечивает на стене небольшую картину в темных тонах, явно очень старую. Ночь, страшная буря. У подножия разрушенной башни, которую озаряет зловещий блеск молнии, лежат два человека. Один из них в царских одеждах, в траве рядом с ним сверкает золотая корона. Другой – простой крестьянин. Оба только что умерли одинаковой смертью – от удара молнии.
Взявшись за ручку двери, Уоллес останавливается: если за дверью и в самом деле притаился убийца, со стороны специального агента было бы глупо попасться в западню; раз он пришел на эту встречу, то должен играть по правилам. Он лезет в карман за револьвером и вспоминает, что с утра носит с собой еще один – испорченный револьвер Даниэля Дюпона, от которого не будет никакого толку, если придется защищаться. Только бы их не перепутать.