Ласточка с дождем на крыльях
Шрифт:
Ближе к вечеру характер встречи стал носить менее официальный характер, незаметно встречи трансформировались в банкеты, полуофициальные посещения каких-то выставок, вернисажей, осмотр винного завода, и в заключение они очутились на чьей-то свадьбе. Тонкий белобрысый жених и пышная невеста с длинной черной косой, разинув рты, слушали Ярослава Петровича, на которого вдруг нашло вдохновение и он разразился сорокаминутной речью об истории архитектуры, начиная с пещерного периода, кончая нашим столетием, в частности великим архитектором Корбюзье и его последователями.
Игнат
И пригласил он Ярослава Петровича не зря. Наверно, будет что-то клянчить. Наверняка будет клянчить. И при том существенное. Эта хитрая лиса произведет клянченье врасплох, когда Красин и думать забудет о делах, расслабится, у него будет хорошее настроение, жизнь в данный момент покажется ему счастливой и бесконечной, а сам он себе – действительно великим архитектором; вот тогда-то Игнат подсунется со своей просьбой, и отказать ему будет просто невозможно. И невозможно вдвойне, ибо Гордеев – стреляный воробей и если, допустим, речь пойдет о возведении нового микрорайона, то проектировать этот новый микрорайон попросят его, Красина, институт. Со всеми вытекающими отсюда моральными и материальными последствиями.
Вернувшись в гостиницу, Красин первым делом схватился за телефон. Был второй час ночи. Некоторое время Ярослав Петрович колебался – звонить или не звонить, но потом все-таки решился позвонить. Ведь она наверняка ждала его звонка. Она просто не могла не ждать его звонка. Она, наверно, не отходила от телефона весь день. А он, свинья, не позвонил. Нет, он не свинья, он просто не мог позвонить. Его все время окружала толпа. А впрочем, он все равно мог позвонить. Что-нибудь придумать. Всегда можно что-нибудь придумать. Он просто боялся подставить ее под удар.
Хотя… если уж быть честным… Ему было хорошо, когда он забывал про нее. В такие времена жилось спокойнее.
…С Зоей он познакомился два года назад, здесь же. Был какой-то праздник. Что-то открывали или закладывали первый камень – он уже плохо помнил, – за свою сорокапятилетнюю жизнь Ярослав Петрович присутствовал на открытии стольких объектов и закладке стольких первых камней, что, если соединить все это вместе, то из зданий получился бы огромный город, а из первых камней можно было бы вымостить дорогу на Луну, тем более, что многие первые камни остались последними и их можно безболезненно извлечь назад для строительства земных дорог.
По случаю торжества горисполком дал грандиозный, на несколько сот человек банкет а ля-фуршет в огромном ресторане. Красин всегда скучал на грандиозных банкетах. Все куда-то бегут со страшно озабоченными лицами, словно делают какое-то очень важное дело; кто-то лезет с умными разговорами; кто-то пытается изображать рубаху-парня, хотя не имеет ни малейшего представления, что такое рубаха-парень, молодые девушки стараются быть взрослее и содержательнее; женщины в возрасте – легкомысленнее, по крайней мере сбросить лет
Ночь стояла душная. Банкетные залы напоминали предбанники.
Красин вышел на балкон. Балкон представлял собой длинный, в десять метров сад из экзотических деревьев и цветов. Он был пуст, только в самом конце светился огонек сигареты.
Ярослав Петрович и сам не знал, зачем он пошел на этот «огонек». Может быть, его привлекла необычность обстановки: темная зелень и на фоне медленно движется огонек… вверх-вниз, вверх-вниз, словно яркий светлячок ткет черное полотно. Почему-то он сразу понял, что это курит женщина. Красин не мог объяснить, почему он так решил, может быть, мужчина дольше затягивается? Или не опускает так низко сигарету? Или движения его резче и увереннее?
Это действительно оказалась женщина. Она была маленькая, тоненькая, черноволосая, и ее фигура почти затерялась в листьях большой пальмы в кадке.
– У вас закурить не найдется? – спросил Красин, лишь бы что-нибудь спросить. Он никогда не курил. Просто ему было очень одиноко на этом шумном банкете.
– Да.
Голос у нее оказался низким, чуть хрипловатым, очевидно, она много курила. Впрочем, может быть, она простудилась – днем иногда, особенно в полдень, в этих местах с гор, где лежит вечный лед, дует холодный ветер.
– Только у меня дамские. Английские.
Ах, вон оно в чем дело! Вот почему огонек показался ему «женским». Конечно же! Длинные сигареты совершают совсем другую траекторию, нежели короткие, толстые, «мужские». И держат их совсем по-другому, и затягиваются по-другому.
И все-таки дело не в этом. Если курит женщина, то курит женщина. Это сразу видно.
Медленным движением она достала из сумочки, висящей на спинке стула, сигареты, зажигалку. При свете синего язычка пламени он рассмотрел ее. Это была не очень красивая женщина. Впрочем, он не любил красивых женщин. Они всегда казались ему ненастоящими, кукольными. Красивые женщины обычно жеманились, старались казаться еще красивее, если были умны. Глупые же красивые женщины держались надменно.
Он любил не очень красивых женщины, но и, конечно, не безобразных. Красин любил женщин с характерным лицом. Он и сам не знал, что понимал под словом «характерное». Скорее всего – «необычное».
У женщины, которая протянула ему зажигалку, было «характерное» лицо. Нос прямой, с горбинкой, «римский», скорее всего этот нос подходил мужчине, тем более что у женщины было узкое лицо. Глаза широко расставлены, умные. Длинная черная коса, как у девочки. Но это не была девочка. Ей было лет тридцать. Хотя по фигуре можно было сказать, что это девочка.
– Спасибо, – сказал он.
– Пожалуйста, – ответила она ему в тон.
Наступило молчание. Ему не хотелось уходить. Здесь было прохладно. И, кроме того, Ярослав Петрович сквозь тьму чувствовал, что она смотрит на него с интересом и чуть насмешливо. С чего бы это – с интересом и чуть насмешливо?
– С вами рядом можно сесть? – спросил он, немного поколебавшись.
– Ради бога.
Он опустился на узкий дачный стул, который скрипнул под его тяжестью.
– Меня зовут Ярославом Петровичем.