Ласточка с дождем на крыльях
Шрифт:
– Полчаса ко мне – никого, – бросил Ярослав Петрович Танечке.
Он прошел в кабинет, заказал по срочному гордеевский город, квартиру Зои и стал разбирать бумаги. Город дали через двадцать минут.
– Да… – прошелестело в трубке.
– Как ты добралась?
– Хорошо. А как… у тебя…
– Да, в общем, все обошлось.
– Ты когда приедешь?
Она говорила тихо, осторожно,
– Понимаешь… тут есть обстоятельства… Семейные. Это не телефонный разговор. Я тебе потом все расскажу…
– Значит, ты не приедешь?
– Несколько позже… Мне надо уладить кое-какие дела.
– У тебя очень деловой голос. Ты спешишь?
– Н-нет… Но, понимаешь, столько событий…
– В общем, ты не приедешь?
– А тут еще командировка в Америку.
– Вот как… Командировка в Америку?
– Да. Представь себе. Очень представительная делегация, и надо обязательно лететь.
– Ну что ж, счастливого тебе пути…
– Алло! Алло!
Голос на другом конце провода стих, словно разлился по трехтысячекилометровым проводам и высох.
Вечером, освободившись от дел, Красин позвонил еще раз, но квартира не ответила. Потом его подхватил вихрь: совещания, заседания, подготовка к поездке в Америку, и он смог позвонить только накануне отлета.
– Алло! Вас слушают, – сказал резкий мужской голос.
Муж.
Красин осторожно положил трубку.
Потом была командировка в Грузию на предмет изучения открытия там филиала. И опять на звонок ответил мужской голос.
– Алло! Вас слушают. – И опять Ярослав Петрович положил трубку.
Но однажды, когда у него особенно тоскливо и мерзко было на душе и на звонок опять ответил мужской голос, Ярослав Петрович не выдержал и сказал:
– Алло. Это говорит Красин из Архитектурного института. Позовите, пожалуйста, к телефону Зою Егоровну.
– А… Красин… Я вас знаю… Зоя Егоровна умерла.
– Что?! Как умерла?
– Она умерла от аборта. Уже давно. Я вас попрошу никогда больше не звонить по этому телефону и, если можно, не приезжать в наш город.
Лена выздоровела через два месяца. Почти полностью. Осталось лишь, когда она волновалась, дрожание рук и загорались глаза черным безумным пламенем. Владика выпустили, учтя фактор ревности и прочие смягчающие обстоятельства. Не последнюю роль сыграло положение отца. Красина назначили по совместительству директором грузинского филиала.
По случаю назначения на даче Красиных было решено организовать шашлык. На шашлык собралось много народа. Все было чинно, в меру весело, велись интересные разговоры, завязывались нужные знакомства.
Неожиданно перед гостями из проема двери появился Красин. Он был мертвецки пьян.
– Я дерьмо! – объявил он.
Жена и сын кинулись к нему.
– И вы дерьмо! Все вы здесь дерьмо!
Ярослав Петрович был странно бледен.
– Что я могу сделать один против вас всех? Что мы могли сделать против вас всех? А? Молчите…
Несколько друзей Красина бросились к нему.
– Пойдем, полежишь… Тебе плохо, Яр. Ты перепил.
– Ничего мы не могли сделать… против вас… гады… Пустите меня. Я исполню последний долг…
Ярослав Петрович вырвался из рук, вытащил из карманов кипу бумаг и швырнул их в костер. На секунду мелькнул контур какого-то фантастического строения из ярких красок, эскиз чего-то белого под черным звездным небом, потом все превратилось в пепел.
Красин пошатнулся, упал, и его унесли в комнату.
– Надрался на радостях, – сказал кто-то завистливо. – Еще бы, слетать в Америку, получить два института… Тут надерешься… Везет же человеку… Все при нем…
Он прилетел в гордеевский город в середине августа. Все было, как всегда. Играл оркестр. Толпа детей с криками «Папа, папа приехал!» повисла на нем. Обнимал, тискал Гордеев, подавляя все вокруг, окрестности и даже горы. Трепыхали под свежим ветром, дующим с Ледника, транспаранты «Гению XX века – Салам! Салам! Салам!».
Только в тени пыльных акаций его никто не ждал.
1985.