Ласточка-звездочка
Шрифт:
Но уже через минуту он спрашивал опять:
— А если немцы прилетят, наши их собьют?
На такой вопрос даже отвечать было неприлично. Тольке давали увесистый подзатыльник.
— Спрашиваешь, дурак! — говорили ему.
И кто-нибудь, вспоминая старое, обидное Толькино прозвище, добавлял:
— Сопливый!
Но немцы прилетели, и никто их не сбил.
Это произошло во второе с начала войны воскресенье. Был бестеневой, жаркий день. На главной улице города, которой обилие военной формы пока придавало лишь подтянуто-бравый, призывно-походный вид, на центральной площади Ленина было тесно от празднично одетых людей.
Бомбы взорвались как раз в центре гуляющей толпы, и город, который лежал за много сотен километров и от границы и от фронта, понес первые потери. Эти потери были так неожиданно, так ошеломляюще велики, что городская администрация не столько испугалась, сколько словно смутилась их. Убитые на улицах города — это казалось чем-то вроде разглашения государственной тайны. Место, где упали бомбы, сразу же оцепила милиция, раненых и убитых вывезли в закрытых машинах, воронки тотчас заделали, асфальт присыпали песком и только тогда опять пустили на площадь прохожих.
Сергей с ребятами был в числе тех, кто первым пришел посмотреть на место, где рвались бомбы и лежали убитые.
На площади уже все было тщательно прибрано, подметено, присыпано никем не затоптанным песком, и мальчишки еще не смогли услышать голос войны. Они и не были готовы к этому. Беда еще по-настоящему не заговорила с ними своим языком. Потрясло лишь ощущение хрупкости жизни, ее незащищенности перед темной и жестокой силой. Будто Сергею рассказали о нелепой и кровавой автомобильной катастрофе или о железнодорожном крушении. Ехали себе люди, спали, ели — и вот на тебе…
Вечером после первого налета ребята собрались во дворе переживать первую бомбежку.
И опять самый младший бесстрашно замахивался своими дурацкими вопросами на священные для ребят легенды.
— А где же были наши? — спрашивал Толька Шкет. — Целый день ревели-ревели. Все небо проревели. А когда немцы прилетели, хоть бы один поднялся.
— Заткнись ты! — сказал Сявон.
— Не болтай, если не понимаешь, — сказал Сагеса.
Ребята долго молчали.
— Может, и не узнали, что немцы, — почему-то виновато предположил Сагеса. — В первый же раз.
Но ни самого Сагесу, ни других такое предположение не устраивало.
Сергея мучила память о черной тени, перемахнувшей через их дом, — немцы, сбросив бомбы, еще снизились и дали по городу несколько пулеметных очередей.
— Они же стреляли из пулеметов, сволочи! — сказал он.
— Вот увидишь, — пообещал Сагеса, — в следующий раз наши приготовятся.
И к страстному ожиданию ребят, когда же наши наконец начнут бить немцев на фронте, прибавилось страстное ожидание увидеть, как немцы опять прилетят бомбить город и как их тут обязательно собьют.
И немцы прилетели еще раз. Ночью Сергея разбудила мать:
— Вставай, Сережик. Там что-то страшное делается.
Сергей вскочил и почувствовал, как в комнате тяжело сдвинулся воздух. Это не было порывом ветра, поднимающим занавеску над окном, сбрасывающим со стола бумаги. Воздух сдвинулся всей массой, упруго надавил на стены и медленно отхлынул
Сергей подбежал к окну.
Напротив была видна гладкая, без окон, стена соседнего дома, сплошь, под самую крышу увитая диким виноградом. Этот поставленный на попа целый гектар дикого винограда, эта зеленая стена были гордостью Мекса и еще нескольких цветоводов-энтузиастов, живших в Сергеевом доме. Метрах в семи от винограда тянулся невысокий аккуратный заборчик — граница очерченных взрослыми детских владений. За этим заборчиком небольшой палисадничек, спортивная площадка с высоченной трапецией, турником, песочной коробкой для прыжков. Сейчас их не видно — во дворе затаенно темно. И во всем городе затаенно темно. Подсвеченные неяркой луной скаты крыш накрывали обезлюдевшие дома. Темно и в небе. Ни один прожектор не искал в нем того, кто так нагло заявлял о своем присутствии в воздухе.
Этот кто-то был могуществен и настойчив. Это его злая воля заставила огромный город прижаться к земле.
Наверно, летчики двух «юнкерсов» были горды. Они знали, что бомбы, которые они сбросили, не могли причинить заметного ущерба этому большому тыловому городу. Но у них была другая цель: они громом своих моторов, взрывами бомб летели возвестить русским неумолимую волю великой Германии, летели заразить их страхом.
И если говорить о рекламной стороне дела, то она экипажам «юнкерсов» вполне удалась. Части ПВО, проворонившие налет, наконец очнулись, в небо взметнулись и слепо зашарили в нем ватные руки прожекторов, в звонкой пустоте стали лопаться зенитные снаряды. Упругие, яростно немые комки огня рвали наверху темноту, ее просвечивали фейерверочные трассирующие пунктиры. Но темноты было слишком много, и она тотчас смыкалась опять.
И вдруг — весь город, мгновенно забывший о страхе, это увидел! — в столбе прожектора обнаженно сверкнул железный медлительный комар. Прожекторист, не рассчитывавший на такую удачу, протянул свой луч дальше, но мгновенно опомнился и вернулся назад; к нему на помощь метнулся еще один луч, потом еще… И все увидели — летел не комар. Сергей навсегда запомнил силуэт этой машины — злое животное, вобравшее от страха голову в плечи.
Но только минуту Сергею, да и другим казалось, что «юнкерс» от страха втянул голову в плечи. Десятки трасс, торопливо, излишне торопливо потянувшихся с земли к самолету, десятки взрывов, суматошно забушевавших вокруг него, словно не мешали его спокойному, медлительному движению. Тысячи людей сейчас напряжением своей воли помогали зенитчикам: «Ну же, братцы!» Сергей даже стонал.
Но вот у него родилось дурное предчувствие…
Как будто вытягиваясь на цыпочках, прожектористы старались подольше удержать самолет в своем луче. Но погас один прожектор, другой, кулак прожекторов разжался.
На этот раз бомбы взорвались в Железнодорожном районе города. Расположенный на холме, железнодорожный поселок хорошо виден с тротуаров центральной улицы. Маленькие белые, синие, красные домики по крутым переулкам взбираются к вершине холма, где скально возвышается массив серых многоэтажных домов-новостроек. Это самое высокое место в городе. Сергею, никогда не бывавшему за полотном железной дороги, железнодорожные дома-новостройки с радиоантеннами на крышах казались старинным могучим замком, а иногда медлительным океанским кораблем, неторопливо и осторожно плывущим в редком утреннем тумане. На них хорошо было смотреть, замечтавшись…