«Лав – из» (сборник)
Шрифт:
– Вот что я вам, Тамарочка Павловна, скажу. Возвращайтесь к себе домой. В конце концов, это ваш дом, так поборитесь за него. Не бойтесь крыса. Живите с ним. Изучите его характер. Войдите к нему в доверие. А затем, когда он уже перестанет от вас прятаться, когда доверится вам и потеряет бдительность – тогда нанесите ему смертельный удар. В самый неожиданный момент. Исподтишка. В спину. Как и подобает настоящей женщине.
Представьте себе, что бабушка Алевтина не всегда была бабушкой. Когда-то, а это было очень давно, она была просто Алевтиной. Не красавицей,
Они познакомились в техническом училище. Алевтина работала уборщицей, а он сторожем. Звали его Омельян. Толстый и неуклюжий, любил громко хохотать и отпускал сальные шутки.
Омельян смотрел на Алевтину как на миску, полную салата оливье, который нужно съесть, чтоб не испортился до завтра. Алевтина перепутала этот его голодный взгляд со страстью. Расписалась с ним и привела к себе домой, в квартирку из двух маленьких комнат.
Омельян сразу у нее прижился. Обложил квартиру своими вещами, которые ни к каким из ее вещей не подходили. Заполонил комнаты своим неприятным запахом, очень напоминающим запах гнилой картошки. Беспрерывно с чем-то возился, в чем-то копошился, таскал на балкон с улицы разный хлам приговаривая: никогда не знаешь, что тебе может пригодиться.
Он не чистил утром зубы и вообще их никогда не чистил. Не мыл свою густую рыжую шевелюру, не стриг волоски, что росли у него из ушей и носа, а на мизинце правой руки отрастил длинный, как у женщины, ноготь, который использовал как открывашку для баночных консервов.
Омельян непрерывно курил в квартире и сбрасывал пепел в любимые Алевтинины вазы. Его постельное белье всегда было аж черное, а носки воняли канализацией.
Но наихудшее происходило ночью. У Омельяна была привычка ночью есть. Алевтина засыпала, а он брел на кухню и пожирал все подряд. Сладкое, соленое, кислое, горькое, холодное, сырое, жареное, тушеное, маринованное, несъедобное. Сало с мандаринами, мясо с мороженым, вермишель с карамельками, сосиски со сливовым повидлом, кильку вместе с алюминиевыми ложками.
– Какая разница, что с чем есть, – говорил он, – в животе все равно все перемешивается.
После себя Омельян оставлял на кухне горы грязной посуды, кучи перьев, костей и крошек, пустые банки-склянки, бутылки, стаканы, яичную скорлупу на полу и масляные плямы на подоконнике. Его глаза после ночных трапез становились маленькими и красными, сытыми и довольными. Глаза крысы, которой хорошо живется. Алевтина узнала эти глаза. Она поняла, что пропала и пропадет еще больше, если не будет бороться. Привела домой крыса, так теперь должна с ним бороться. Либо он, либо она.
– Даже не думай, – предупредил Омельян Алевтину. – Я не такой дурак. Ты от меня не сможешь отделаться. Я хитрый.
Тамара Павловна возвращается к себе домой и быстро включает везде свет. На первый взгляд – ничего не изменилось. Все так, как и было. Но это только на первый взгляд. Он здесь ходил, думает Тамара Павловна. Он всюду побывал. И на моей кровати наверняка полежал. И в ванной. И на столе все обнюхал. Всюду оставил свой гадкий гнилостный запах.
Но действительно, почему я должна отдавать
Тамара Павловна включает телевизор, чтобы не так сильно бояться. Но она знает, что там – в кухне за холодильником – притаился ее враг. Сопит. Ждет подходящего момента, чтобы напасть.
– Крысик! – вдруг заводит Тамара Павловна. – Не бойся меня. Я ничего плохого тебе не сделаю. Наоборот, накормлю тебя. Что ты любишь? Хлеб? Или колбаску? Или, может, и то и другое?
По ту сторону холодильника тишина. Сопеть тоже перестало.
Тамара Павловна отрезает кусочек от белого батона и кидает его за холодильник.
– Или, может, намазать батон маслом? – Тамара Павловна никогда не догадывалась, что способна на такие нежные интонации. – А воды? Тебя, наверное, мучает жажда? Хочешь питеньки? Воды? Молока? Пива? У меня есть для тебя пиво. Ты любишь пиво, правда?
Игра выглядела так:
– Любимый, – щебетала Алевтина, – я даже и не думала ни о чем таком!
Омельян недоверчиво щурил свои маленькие красные глазки.
– Я не хочу от тебя отделываться! Я хочу состариться с тобой и умереть на одной подушке! Вот чего я хочу.
Омельян говорил:
– Ну-ну, так я тебе взял и поверил.
Но ему было приятно. Омельян видел, что Алевтина боится, а большего от своей жены он и не требовал. Страх и любовь – это одно и то же. По крайней мере так думал Омельян, и в чем-то он был прав.
Он стал очень осторожным. Еду покупал и готовил себе сам. Никогда не поворачивался к Алевтине спиной. Никогда не оставлял ее одну надолго, очевидно, для того, чтоб не дать время детально спланировать нападение. Алевтина улыбалась и неизменно называла Омельяна «любимым». Расспрашивала, как идут дела на работе и не болит ли у него сегодня живот.
– Не болит, ничуть не болит, – торжествующе отвечал Омельян, поглаживая себя по столитровому животу, – и, знаешь, Алюся, у меня никогда не болит живот. Он у меня железный.
Однажды с Омельяном случилось несчастье. В его смену обокрали техническое училище. Вынесли из лабораторного кабинета демонстрационный станок. Омельян мог поклясться, что не спал в ту ночь ни секунды. Потому что он такой – очень ответственный. Он безупречно сторожил свое училище. Он любил его. Он даже по собственной инициативе выморил в училище всех тараканов. И тут такой прокол. Почти невероятный. Вынесли станок, не сломав ни единого замка, не повредив ни окна, ни двери.
Омельян пришел домой как побитый пес. Алевтина встретила его с распростертыми объятиями.
– Любимый, как дела на работе?
– Плохо, – ответил Омельян. – Ночью украли станок. Мне – выговор, стоимость станка вычтут из зарплаты.
– Бедняжечка!
Алевтина целовала мужа в голову и в живот, прижималась к нему, мурлыкала и ластилась, как настоящая породистая кошка.
– Ляг, отдохни, – подпевала Алевтина, – тебе нужно отдохнуть, любимый. У тебя стресс.
И правда, думал Омельян, мне нужно отдохнуть, у меня стресс. И лег. Укрылся пледом почти с головой, так что виднелись только его узенькие красные глазки. И не спал. Он боялся в этот тяжелый для себя момент утратить бдительность.