Лавина (сборник)
Шрифт:
Месяцева все чаще приглашали в жюри. Он больше представительствовал, чем играл. Когда приходилось давать концерты, он вспахивал пальцами клавиатуру, но думал о своем. Шел как самолет на автопилоте. Программа задана, долетит и без твоего участия. И бывал рад, когда возвращался домой, в пустую квартиру.
Он научился жить один и привык к своему одиночеству. И даже полюбил его. Люди мешали.
Однажды среди бумаг нашел листок со стихами Алика.
«Пусть руки плетьми повисли и сердце полно печали»…
Месяцев
Когда? Где? В какую секунду? На каком трижды проклятом месте была совершена роковая ошибка? Если бы можно было туда вернуться… Кукла из Ниццы стояла на книжной полке и смотрела перед собой стеклянными глазами.
Когда становилось невмоготу, Месяцев покупал коньяк и шел к Льву Борисовичу.
Лев Борисович в последнее время увлекся фотографией, и на его стенах висели храмы, церквушки, старики, собаки, деревья.
Пили коньяк. Все начинало медленно кружиться по кругу.
— Я сломан, Лева, — сознавался Месяцев. — У меня как будто перебита спина.
— Почему? — Лев Борисович поднимал брови.
— Меня покинул сын, талант и любовь.
— У меня никогда не было ни детей, ни таланта. И ничего — живу, — комментировал Лев Борисович.
— Если бы я не прятал его от Армии, если он пошел бы в Армию, то остался бы жив…
— Или да, или нет…
— В тот день он сказал: дай денег. Если бы я дал ему деньги, он пошел бы на день рождения. И все бы обошлось…
Дальше Лев Борисович знал: Месяцев расскажет о том, как он выгнал Алика, как Алик попятился и ударился плечом о косяк и как ему было больно.
— Сейчас уже не больно. — Лев Борисович покачал головой.
— Он сказал: «Уйду, уйду…» И ушел навсегда.
Месяцева жгли воспоминания. Он говорил, говорил, чтобы не так жгло. Облегчал душу. Но зато нагружал душу Льва Борисовича. Лев Борисович искренне сострадал другу, но в конце концов научился противостоять нагрузке. Он как бы слушал вполуха, но думал о своем. Уезжать ему в Израиль? Или нет?
С одной стороны, туда переехали уже все родственники и на пенсию можно прожить безбедно. Овощи и фрукты круглый год. Апельсины стоят копейки. Вообще ничего не стоят. А с другой стороны, Израиль — провинция, как город Сухуми с пальмами. Все говорят только про деньги. И дует хамсин, какой-то мерзкий суховей. И вообще — он русский человек, хоть и еврей.
— А как ты думаешь? — спросил Месяцев. — Могла лавина придавить Алика?
Лев Борисович очнулся от своих мыслей.
Глаза у Месяцева были ждущие, острые, мученические. Надо было что-то ответить, но Лев Борисович не слышал вопроса. Отвлекся на свой хамсин.
— Что? — переспросил он.
Месяцев понял, что его не слышат. Он помолчал и сказал:
— Ничего. Так…
Аня родила мальчика.
Позвонила Ирина и сказала: если он хочет, то может прийти в родильный дом имени Крупской.
«При чем тут Крупская? — подумал Месяцев. — У нее никогда не было детей».
В родильный дом он пришел к назначенному часу.
Ирина, Лидия Георгиевна и Юра были уже на месте — в помещении, где выдают детей и мамаш. Они принесли все, что нужно для ребенка: конверт, одеяло, голубые ленты.
В руках у Месяцева были нарядные белые астры.
— Кто их понесет? — с раздражением спросила Ирина. — Руки же у всех заняты.
За стеной раздался плач новорожденного, низкий, квакающий, как клаксон.
— Это не наш, — категорически отвергла Ирина.
И сразу послышался другой плач — нежный, жалобный, умоляющий: иу… иу… иу…
— Вот это наш, — взволнованно узнала Ирина.
Она узнала родную кровь по звуку. По звучанию.
И в самом деле, вышла Аня в пуховом пальто, и рядом с ней оживленная нянечка с ребенком, завернутым в одеяло.
— Кто тут папаша? — бодро выяснила нянечка.
Юра выступил вперед, и ему вручили драгоценный груз.
Месяцев подошел к нянечке и дал ей денег.
— Как ты, Юра, держишь ребенка? — возмутилась Ирина. — Ты его уронишь.
Она забрала у Юры внука. Крепко прижала к своему телу.
Она никому не нужна. Она даже сама себе не нужна. Но этому существу, слабому, как древесная почка, она нужна. И эта надобность продлится долго. Дольше, чем ее жизнь.
Ирина пошла к выходу, проверяя ногами землю. Чтобы не оступиться. Не ошибиться. Но она знала, что не оступится и не ошибется.
Во дворе стали рассаживаться в машину. Юра — за рулем. Ирина с ребенком впереди. Аня и Лидия Георгиевна — сзади. Месяцев мог уместиться на заднем сиденье, хотя и с трудом.
— Ты зайдешь? — спросила Ирина.
Все ждали и смотрели на Месяцева. Он подошел и втиснулся в машину. Потому что они смотрели на него и ждали его.
Ни сыну, ни жене, ни брату
В девятом «Б» шел классный час. Классная руководительница Нина Георгиевна разбирала поведение и успеваемость по алфавиту. Александр Дюкин (сокращенно Дюк) был на «Д», и поэтому до него очередь дошла очень быстро. Еще никто не утомился, все спокойно сидели и внимательно слушали то, что говорила Нина Георгиевна. А говорила она так: