Лавкрафт
Шрифт:
В начале двадцатых годов Лавкрафт говорил, что состояние его и теток достигает двадцати тысяч долларов и что этих денег им достаточно до конца жизни. Хотя в 1921 году покупательская способность двадцати тысяч в несколько раз превышала покупательскую способность такой же суммы сегодня — в наши дни это было бы 60–70 тысяч, — эти деньги не означали достатка для трех человек, не способных зарабатывать на жизнь и вынужденных жить на проценты, а иногда и тратить само состояние. Вместе с тем, когда Лавкрафт ссылался на эти двадцать тысяч, он подразумевал состояние Филлипсов и, возможно, не включал в оценку семейного состояния наследство со стороны отца.
В любом случае, племянник с тетушками жили на скудный бюджет. Соня писала о его доходах за те годы, что он жил с ней в Нью-Йорке: «Его тетки, не получавшие, как он, доли из состояния
Чтобы принять эти цифры, мы должны допустить либо что полная стоимость Лавкрафта и его теток была больше двадцати тысяч, потому что он не учитывал свои личные деньги, доставшиеся от отца, либо же что Лавкрафт обладал почти двумя третями от общего состояния, что оставляет менее десяти тысяч обеим теткам. Думаю, что верно первое предположение.
Лучшая оценка, которую я могу сделать из этой скудной записи, состоит в том, что полное состояние всех троих было двадцать пять тысяч долларов и что из этого Лавкрафт имел примерно половину. Тетки, помимо пяти тысяч, которые каждая из них получила от Уиппла Филлипса, возможно, получили наследство из других источников — Лилиан Кларк от своего мужа, а Энни Гэмвелл от своего сына, который, как и Говард Филлипс Лавкрафт, унаследовал две с половиной тысячи по завещанию Уиппла Филлипса. Они также поделили доходы от продажи дома на Энджелл-стрит, 454.
Главное — а возможно, и единственное — вложение Лавкрафта были векселя, датированные 1911 годом, обеспеченные закладной на каменоломню, которую разрабатывал итало-американец Мариаоно де Магистрис. Де Магистрис, судя по всему, выплачивал проценты регулярно. В двадцатых годах Лавкрафт любил упоминать этот источник доходов, поскольку он давал ему иллюзию принадлежности к джентльменам-землевладельцам.
Несмотря на то что в начале двадцатых Лавкрафт, может, и имел денег больше, нежели каждая его тетя, он все-таки никогда не зарабатывал их достаточно, чтобы оплачивать свои скромные расходы. Поэтому, за исключением тех двух лет, когда в Нью-Йорке его субсидировала жена, он понемногу спускал свое состояние. То, что он знал об этом зловещем курсе, видно из нотки дурного финансового предчувствия в поздних письмах. Ко времени его смерти его состояние упало до трех векселей общей стоимостью пятьсот долларов, ежегодный доход с чего составлял, вероятно, всего лишь тридцать долларов [240] . Его деньги практически все вышли. Остальные векселя, предположительно, были погашены или проданы, а деньги потрачены. Можно даже сказать, что, поскольку Лавкрафт все-таки не был настоящим бедняком, он умер как раз вовремя, дабы избежать подобной участи.
240
Опись имущества Г. Ф. Лавкрафта, 21 апреля 1937 г., и Э. Э. Ф. Гэмвелл, 13 марта 1941 г., Суд по делам о завещаниях и наследствах Провиденса.
Когда Лавкрафт говорил о своих тетушках и состоянии, он, кажется, предполагал — фаталистически или же реалистически, — что никогда не будет зарабатывать много денег. Он действительно работал, часто довольно напряженно, и действительно зарабатывал кое-какие деньги. И он судорожно искал работу.
Но всем его усилиям, однако, неизбежно препятствовали, во-первых, его несостоятельность как научиться какой-либо специальности в юности, так и накопить записи в трудовой книжке на третьем десятке жизни, и, во-вторых, комплекс джентльмена. Это табу ограничило его выбор занятий лишь «благородными» и утвердило его во мнении, что само понятие наживания денег — пошло.
В «Теории праздного класса» (1899) Торстейн Веблен обратил внимание, что показное равнодушие к деньгам является частью старой аристократической позы. Таковыми прикидывались для демонстрации принадлежности к имущему классу и, таким образом, отсутствия необходимости заботиться о подобных вещах. Когда же, однако, самопровозглашенный аристократ оказывался
Когда Сюзи умерла, старшая тетя Лавкрафта, Лилиан Филлипс Кларк, переехала в дом 598 по Энджелл-стрит.
Следующие три года Лавкрафт жил со своими тетками — обычно с обеими, кроме случаев, когда Энни Гэмвелл уезжала на отдых или временную работу.
После смерти матери Лавкрафт прозябал в халате и тапочках, мало чем занимаясь, кроме написания писем. Через три недели даже снисходительные тетушки заставили его встряхнуться. Они напомнили, что во время последней болезни Сюзи он получил приглашение от нового и подающего надежды члена ОАЛП. То была вышедшая на пенсию профессор М. А. Литтл из Хейверхилла, штат Массачусетс.
Девятого июня Лавкрафт навестил мисс Литтл. Он также посетил видного издателя-любителя Чарльза В. Смита, тоже жившего в Хейверхилле. В то время Смит был маленьким, седобородым стариком шестидесяти девяти лет. Он занимался изданиями с 1888 года, а «Трайаут» печатал с 1914–го, и продолжал заниматься издательской деятельностью еще почти тридцать лет.
Мисс Литтл решила отправиться вместе с Лавкрафтом на встречу со Смитом, который радушно принял их в «обветшалом старом коттедже», заполненном сувенирами и хламом целых десятилетий. Он как раз набирал для грядущего выпуска «Трайаут» рассказ Лавкрафта «Страшный старик».
Четвертого июля Лавкрафт присутствовал на ежегодном собрании НАЛП в Бостоне. На нем В. Полу Куку подарили круговую чашу. Лавкрафту поручили роль тамады, и он лишь отделывался вялыми шутками: «Поскольку сказать мне нечего, мне надлежит сказать это со вкусом…»
Лавкрафт также продолжал писать за Буша. Восьмого августа ему позвонил его друг детства Гарольд Бэйтимен Манро, ставший помощником шерифа. Манро пригласил его проехать с ним в автомобиле по местам под Тонтоном, штат Массачусетс, где они часто бывали мальчишками: у Манро были дела в тех краях. Они отправились на новеньком «форде Т», принадлежавшем Манро. На Грейт-Мидоу-Хилл Лавкрафт с радостью обнаружил, что старый дом, где они играли в детстве, все еще стоит. Позже он отметил, что Манро «…не скучает по юности, как я. Унылая рутина взрослой жизни его всецело устраивает — и все же я поменял бы сегодняшние два любых своих взрослых и интеллектуальных „кутежа“ в Бостоне на один лишь час из семнадцати — или восемнадцатилетнего возраста со всей старой „бандой“…» [241] .
241
Thorstein Veblen «The Theory of the Leisure Class» (N. Y.: 1931), p. 42; письмо Г. Ф. Лавкрафта Р. Кляйнеру, 12 июня 1921 г.; Дж. К. Д. (?) Э. Ш. Коулу, 26 марта 1937 г.; Г. Ф. Лавкрафта Э. Э. Ф. Гэмвелл, 19 августа 1921 г.
Затем коллега Лавкрафта Дж. Дж. Хоутейн предложил написать ему серию из шести связанных рассказов ужасов для публикации в его новом профессиональном журнале «Хоум Брю» («Домашнее варево»). Хоутейн обещал заплатить ему пять долларов за рассказ, или тридцать за все. Это составляло около четверти цента за слово — самая низкая цена, но когда-то Лавкрафту ведь надо было начинать.
Для него оказалось утомительным писать связную серию рассказов заранее установленной длины. Он жаловался на «бремя наемного труда» и «засушливую желтую [242] пустыню коммерциализации». Но рассказы все-таки были написаны.
242
В оригинале «ochreous» — «охровый», имеется в виду цвет золота. (Примеч. перев.)