Лавкрафт
Шрифт:
«Ред-Хук — беспорядочное скопище разношерстной нищеты близ старинной береговой линии напротив Губернаторского острова, с грязными шоссе, взбирающимися от пристаней к возвышенности, где захудалые участки Клинтон-стрит и Корт-стрит уводят к Боро-Холлу… Население — безнадежная путаница и загадка: сирийские, испанские, итальянские и негритянские элементы сталкиваются друг с другом и с фрагментами скандинавских и американских зон, лежащих неподалеку. Это вавилонское столпотворение шума и грязи, отвечающее чуждыми криками на плеск маслянистых волн у прокопченных пристаней и чудовищные органные литании портовых гудков…» [340]
340
Howard Phillips Lovecraft «The Outsider and Others», Sauk City: Arkham House, 1939, p. 101;
Толстый старый ученый Роберт Сайдем, одиноко живущий в полуразрушенном доме, становится центром культа зловещих узкоглазых выходцев с Востока. Мэлоун распознает в этих угрожающих азиатах курдских езидов, или дьяволопоклонников, нелегально проникнувших в страну.
(Настоящие курды, потомки древних мидян, — крупные, здоровые европеоиды, в то время как езиды — миролюбивая, благонравная секта, вопреки своей специфической теологии. Но Лавкрафт никогда не видел курдов, и в 1925 году любой писатель все еще мог извлекать выгоду из зловещей идеи «дьяволопоклонства».)
Сайдем женится на девушке из хорошей семьи и отправляется в свадебное путешествие на корабле компании «Кьюнард». Его и его невесту загадочным образом убивают. На корабль с грузового судна высаживается банда «смуглых наглых головорезов», и им необъяснимым образом позволяют забрать труп Сайдема.
Слухи о многочисленной демонической церемонии с человеческим жертвоприношением вынуждают полицию совершить облаву на Ред-Хук. Во время налета «всасывающая сила, не принадлежащая ни земле, ни небесам», увлекает Мэлоуна вниз, в пещеру под домами. Там он обнаруживает вальпургиеву ночь колдовства с резвящимися всевозможными демонами земных мифологий — Сатаной, Лилит, Молохом, сатирами и другими привидениями. И в кульминации кошмара…
В рассказе есть действие и колорит, но его главным недостатком является то, что Лавкрафт так логически и не додумал сюжет. Происшествие следует за происшествием без необходимой связанности.
В поздних рассказах Лавкрафт выстраивал свои фантазии более тщательно. Как раз после сочинения «Кошмара в Ред-Хуке» он писал Кларку Эштону Смиту: «Я всегда полагал, что сверхъестественное произведение более действенно, если в нем отсутствуют банальные предрассудки и догматы распространенных культов». Тем не менее «Кошмар в Ред-Хуке» с его традиционными средневековыми демонами, вызванными заклинаниями их поклонников, содержит массу «банальных предрассудков». Но впредь Лавкрафт не обращался к этим затасканным темам, перейдя к более оригинальным концепциям.
В начале августа, скучая и чувствуя себя словно заключенным в тюрьму, Лавкрафт предпринял длительное путешествие на пароме и трамвае до города Элизабет, штат Нью-Джерси, дабы насладиться его колониальными реликтами. Сидя в Скотт-парке, он написал целиком свой следующий рассказ — «Он». Это короткое сочинение в четыре тысячи слов отнюдь не выделяется среди работ Лавкрафта, ибо страдает одним из тяжелейших случаев синдрома прилагательных.
Но все же его первые абзацы часто цитируются из-за их автобиографичности. В них Лавкрафт изливает свои чувства к Нью-Йорку: «…Мой приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Ибо как бы я ни искал потрясающего чуда и вдохновения в переполненных лабиринтах древних улиц, что бесконечно вьются из забытых дворов, площадей и равным образом забытых береговых линий, и в гигантских современных башнях и пиках, мрачно, подобно Вавилону вздымающихся под убывающей луной, я находил лишь чувство ужаса и угнетения, угрожавшее поработить, парализовать и уничтожить меня…
Но успеху и счастью не суждено было случиться. Там, где луна намекала на очарование и древнее волшебство, ослепительный дневной свет являл лишь убожество, чуждость да гибельную слоновую болезнь простиравшегося вверх и в стороны камня; толпы же людей, бурлившие на улицах подобно потоку в горном ущелье, были низкорослыми смуглыми чужестранцами с огрубевшими лицами и узким разрезом глаз, грубыми чужестранцами без снов и родства с окружающими их картинами, и которые ничего не значили для голубоглазого человека из старинного народа, хранящего в своем сердце любовь к чудесным тропинкам в зелени и белым колокольням новоанглийской деревни.
Так что вместо поэм, на которые я надеялся, явились лишь повергающий в дрожь мрак да невыразимое одиночество. И я наконец-то узрел ужасную истину, которую прежде никто не осмеливался выдохнуть — тайну тайн, для которой даже шепот громок, — что этот город камня и стрекота
Затем начинается и сам рассказ. Во время одной из своих ночных прогулок рассказчик встречается с незнакомцем в широкополой черной шляпе и в черном же плаще — словно «человек-загадка», что был стандартным персонажем в старых немых сериалах.
Загадочный незнакомец, «он» рассказа, приглашает героя к себе домой. Он оказывается пожилым человеком в одеяниях восемнадцатого века и рассказывает о предке, который купил магические тайны у индейцев, расплатившись с ними отравленным ромом. Его речь становится все более и более архаичной: он произносит «sartain» и «аrning» [341] . Он показывает рассказчику из окна видение — сначала пейзаж времен аборигенов, затем в колониальное время, а затем и в будущем: «Я зрел этот демонический вид всего лишь три секунды, и за эти секунды я увидел то, что будет вечно мучить меня в моих снах. Я увидел небеса, кишащие чуждыми летающими тварями, а под ними адский черный город из гигантских каменных террас с нечестивыми пирамидами, зло взметнувшимися к луне, и дьявольские огни, горящие в бесчисленных окнах. И я увидел омерзительно толпящихся на воздушных галереях желтых, косоглазых жителей этого города, одетых в жуткое оранжевое и красное и безумно пляшущих под бой лихорадочных литавр, стук непристойных кротал [342] и сумасшедшие стоны приглушенных рожков, чьи непрерывные погребальные песни усиливались и затихали подобно волнам богохульного асфальтового океана» [343] .
341
Вместо соответственно «certain» («точный») и «learning» («учение»). (Примеч. перев.)
342
Кроталы — деревянный или металлический музыкальный инструмент у древних греков и римлян, схожий с испанскими кастаньетами. (Примеч. перев.)
343
Howard Phillips Lovecraft «The Outsider and Others», Sauk City: Arkham House, 1939, pp. 92, 96; «Dagon and Other Macabre Tales», Sauk City: Arkham House, 1965, pp. 230f, 237.
Рассказчик в ужасе кричит от этого зрелища футуристического рок-фестиваля. Его вопли привлекают призраков индейцев, которых отравил предок загадочного незнакомца, — они приходят отомстить. «Предок» и есть сам незнакомец, продлевавший себе жизнь магическими средствами…
В сентябре Лавкрафт написал «В склепе». Объемом чуть меньше трех тысяч слов, рассказ построен строго логически. Это прогресс по сравнению с довольно бесформенными и бессистемными сюжетами его ранних рассказов. По словам Лавкрафта, он почерпнул идею у «интересного приятеля из Массачусетса» [344] , имея ввиду издателя-любителя Чарльза В. Смита.
344
Письмо Г. Ф. Лавкрафта К. Э. Смиту, 20 сентября 1925 г.
Этот простой, но хорошо скомпонованный коротенький рассказ о привидениях повествует о грубом, черством гробовщике из новоанглийской деревни по имени Джордж Бёрч. Обнаружив, что он должен уместить длинный труп в коротком гробу, и не желая облекать себя на расходы и хлопоты по изготовлению другого гроба, Бёрч отрезает у трупа ступни. В рассказе идет речь о мести этого трупа.
В августе у Лавкрафта появилась идея для еще одного рассказа, который он предварительно озаглавил «Зов Ктулху». Он сделал набросок, но на время отложил его. Сам рассказ он написал лишь в следующем году, когда уже вернулся в Провиденс.