Лавкрафт

де Камп Лайон Спрэг

Лавкрафт подходил к дому Гудинафа в сдержанном настроении. За девять лет до этого Гудинаф напечатал в «Трайауте» Чарльза В. Смита поэтический панегирик под названием «Лавкрафт — Признание». Четвертая строфа в нем звучала следующим образом:

Кто в лаврах вам откажет? Без сомненья, У вас в висках их кроются коренья; Страница, что смешит иль в грусть ввергает, Суть больше фотоснимка отражает!

из-за гротескной метафоры о висках, из которых произрастают лавры, Лавкрафт подозревал, что Гудинаф его высмеял. Знакомство же вскоре убедило его, что Гудинаф его восхвалял. А когда они ушли, Лавкрафт сказал Куку: «Да ведь он гений!»

На что Кук ответил:

«Говард, ты сам гений, хоть и не похож на Артура» [421] .

Путешествуя на автобусе и останавливаясь в гостиницах Молодежной христианской организации, Лавкрафт продолжил поездку через Портленд, штат Мэн, где посетил дома Лонгфелло; горы Уайт-Маунтинс, где прокатился на зубчатой железной дороге, поднимающейся на гору Вашингтон; Портсмут и Ньюберипорт; Хаверхилл, где встретился с Чарльзом В. Смитом; Глостер, Салем и Марблхед и наконец приехал домой, дабы сразиться с грудой заказов на переработку.

421

«The Tryout», IV, 8 (Aug. 1918); W. Paul Cook «In Memoriam: Howard Phillips Lovecraft (Recollections, Appreciations, Estimates)», самиздат, 1941, pp. 4, 6.

Визиты к нему не закончились. В октябре из Нью-Йорка приехал Уилфред Талман. Он повел Лавкрафта в библиотеку и прочел ему вводный курс по геральдике.

Лавкрафт вдохновился на проведение небольшого генеалогического исследования своего рода. К своему удовольствию он обнаружил побочного предка, серебряных дел мастера по имени Сэмюэль Кейси, который в колониальные времена был приговорен к повешению за фальшивомонетничество. Кейси был освобожден из заключения вооруженной бандой друзей и покинул страну. Лавкрафт никогда не воспринимал генеалогию настолько серьезно, насколько это можно было бы ожидать. Он писал с насмешкой Лонгу: «Нет — евреев я пока не нашел, но вы непременно услышите о них, если обнаружу. После признания во всех этих кельтах, я хочу сознаться и кое в чем с севера Сахары. Я упоминал египетского жреца Раанк-Камсеса, который доплыл до Кассетерид на финикийском корабле во времена Псамметиха и был выброшен на зеленые берега Курнаса близ современного Квинстауна? Каждому школьнику известно, что он женился на Катлин, дочери Фиана Храброго, и если правда то, что их сын Фиан Грозный был предком Уи Ниаллов, тогда, несомненно, я являюсь египтянином по древней жреческой линии! Затем, конечно же, есть кроманьонец Глвхлгкс, чьи победы над Маленьким Народцем на полях Дордогна увековечены фресками в тысяче пещер…» [422]

422

Письмо Г. Ф. Лавкрафта Ф. Б. Лонгу, декабрь 1927 г.

Лавкрафт прочитал «Закат Европы» Шпенглера и пришел к выводу, что «арийская раса» приближается к упадку главным образом из-за сентиментальной защиты «непригодных». Он призывал ко всеобщему регулированию рождаемости, дабы слабоумные не скрещивались с «лучшими классами», которые порой занимаются этим как попало, и чтобы «спасти основное биологическое качество расы!» [423] . Данная идея, распространенная в то время, заключала в себе долю истины, но также и непродуманные, упрощенные представления о действии наследственности.

423

Письмо Г. Ф. Лавкрафта А. У. Дерлету, 26 марта 1927 г.

Он был увлечен замечательным романом в жанре фэнтези «Червь Уроборос» Э. Р. Эддисона. Эта сказка является одним из выдающихся образцов поджанра, иногда именуемого «героическим фэнтези» или «литературой мечей и колдовства». Возможно, роман привлекал Лавкрафта потому, что его герои представляются важничающими, неправдоподобными версиями английских поместных дворян, не стесняющимися отшвыривать со своего пути простых болванов или даже убивать их, если те слишком уж задирают носы.

Он также прочел некоторые романы Марселя Пруста и восторгался подробными (для некоторых даже нудными) описаниями, которыми Пруст создавал атмосферу своих произведений.

В конце двадцатых годов направление лавкрафтовской мысли склонялось

к более умеренным, терпимым и широким взглядам, с меньшим числом прежних острых предрассудков. Он признал, что есть что сказать и о других эпохах, а не только о его любимом восемнадцатом веке: «Если бы я мог создать идеальный мир, он был бы Англией с пылом елизаветинцев, правильным вкусом георгианцев и с утонченностью и чистыми идеалами викторианцев».

Лавкрафт утратил веру в «сухой закон», как он писал Дерлету: «Я сам начинаю сомневаться в его полезности, хотя изначально был его восторженным сторонником. Если бы что-то могло полностью избавить от спиртного, это было бы хорошо — но вопрос состоит в том, привела ли нынешняя попытка к какому-либо результату, сопоставимому с нанесенным вредом».

Август Дерлет расхаживал по Саук-Сити в купальном халате и с моноклем в глазу. Он говорил, что делает это для придания атмосферы рассказам, которые писал об английском детективе, Соларе Понсе, созданном по образцу Шерлока Холмса, — однако более вероятной причиной этого было его желание шокировать степенных среднезападных бюргеров Саук-Сити.

Лавкрафт мягко пожурил своего юного друга, припомнив свою собственную юношескую манерность, и предрек, что Дерлету вскоре наскучат эти выходки. Это был мудрый совет от одного из главных позеров в мире, но Лавкрафт уже избавился от многих своих притворных манер.

Он дружелюбно спорил с Дерлетом о религии, замечая о его родительском вероисповедании: «Мне — атеисту протестантского происхождения — представляется, что католичество является замечательным вероисповеданием для тех художников, чей вкус всецело готический и мистический, без какой-либо примеси античного или интеллектуального». [424]

Дерлет также серьезно относился к сомнительным феноменам оккультизма, спиритуализма и экстрасенсорного восприятия, был восприимчив к байкам о привидениях и предзнаменованиях. На протяжении многих лет Лавкрафт указывал на слабые места и ошибки в аргументах Дерлета в пользу сверхъестественных явлений.

424

Письмо Г. Ф. Лавкрафта Дж. Ф. Мортону, 1 апреля 1927 г.; А. У. Дерлету, 5 октября 1928 г.; 20 февраля 1927 г.

В ноябре 1927 года Лавкрафт принялся за крупное произведение — «Случай Чарльза Декстера Уорда». Эта фантазия повествует о магическом оживлении давно умершего человека и колдовском взывании к существам из Запределья, которые в случае успеха могли оказать ужасающее воздействие на весь мир. Как и Рэндольф Картер, Чарльз Декстер Уорд является еще одним художественным двойником самого Лавкрафта.

Действие повести происходит в Провиденсе, и она пропитана местным колоритом и историей: «Он жил в огромном георгианском особняке, стоявшем на почти отвесном холме, что поднимется как раз к востоку от реки, и из задних окон беспорядочно выстроенных флигелей он мог с головокружительной высоты смотреть поверх теснящихся шпилей, куполов, крыш и верхушек высотных зданий нижнего города на пурпурные холмы сельской местности вдали. Здесь он родился, и отсюда, с прекрасного классического крыльца на кирпичном фасаде с двумя пролетами, его няня впервые вывезла его в коляске…»

Это описание особняка Хэлси, под номером 140 по Проспект-стрит, построенного в 1801 году. Какое-то время, когда этот дом пустовал, считалось, что в нем живет привидение — пианист, а на полу несмываемое пятно крови.

Чарльз Уорд — подлинный лавкрафтовский персонаж. «Когда он подрос, начались его знаменитые прогулки — сначала с нестерпимо медленно плетущейся няней, а затем в одиночестве, витая мыслями в облаках». В подростковом возрасте Чарльз «высокий, худой и мягкий, с серьезностью во взоре и немного сутулый, одетый довольно небрежно и больше производящий впечатление безобидной неловкости, нежели привлекательности» [425] .

425

Howard Phillips Lovecraft «The Outsider and Others», Sauk City: Arkham House, 1939, p. 138; «At the Mountains of Madness and Other Novels», Sauk City: Arkham House, 1964, pp. 106f. При том почерке Лавкрафта, что у него был, вполне возможно, что слово «bland» («мягкий») в приведенной цитате должно быть «blond» («белокурый»).