Лавровый венок для смертника
Шрифт:
– Зачем он тебе понадобился? – проговорил сквозь стон. – Сходи к нему – и все будет в пределах закона.
– Ты слышал мою просьбу, Стив.
– Как знаешь. Приму лекарство – и сразу же приведу.
– Не афишируя это и не привлекая излишнего внимания. Охраннику объясни, что ведешь его к врачу.
– Не пойму, что ты задумал, Согред, но, ей-богу, мне не хотелось бы, чтобы ты влезал во все это тюремное дерьмо. Даже если речь идет о жизни твоего кумира, писателя Шеффилда.
– Как только отведешь его назад, в камеру, поторопись с чеком на «Странник морей», – прозрачно напомнил ему о договоре начальник тюрьмы.
19
Когда дверь камеры каземата открылась, Шеффилд поднялся с лежака и уставился на Коллина.
– Это еще не казнь, – небрежно обронил заместитель начальника тюрьмы, остановившись в проеме. – Как и везде, у нас это делают на рассвете.
– Дурацкая традиция.
– По-моему, в вашем романе «Казнь через повешение» процедура сия описана достаточно профессионально.
– Не упоминайте о моих книгах, мистер Коллин, – проскрипел зубами узник. – Сейчас это неуместно.
– Оскорблений вы побаиваетесь больше, нежели жертвы побаивались уготованной вами смерти. – Коллин терпеть не мог писателя-убийцу и никогда не скрывал этого. Самый отпетый уголовник-рецидивист выглядел, в его представлении, куда более человечным, нежели этот, некогда холеный чистоплюйчик.
– Я попросил бы вас, мистер Коллин!.. Ни в одном из убийств, которые мне приписывают, вины моей нет.
– Перед вами – не судья, – устало молвил Коллин. – К вашему счастью.
Несколько секунд узник и тюремщик смотрели друг другу в глаза, и взгляды их были преисполнены неистребимой и бессмысленной ненавистью, которой они не знали, как распорядиться.
– И что же произошло бы, если бы судьей оказались вы? – неожиданно взъярился Шеффилд, угрожающе надвигаясь на заместителя начальника тюрьмы. – Придумали бы нечто пострашнее смертной казни? Заменили электрический стул четвертованием? Нет, возжелали бы еще чего-либо похлеще?
– Весьма сожалею, что не вправе сделать этого, – процедил Коллин. Электрический стул – слишком интеллигентный способ. Сержант! – обратился к стоявшему за дверью охраннику. – Наручники!
Шеффилд покорно подставил заметно исхудавшие, трясущиеся руки под «кольца неволи», проглотил собственную ухмылку и вновь затравленно взглянул на Коллина. Широкоплечий, поджарый, в черном жилете, черных брюках и белой, пусть даже не первой свежести, рубашке, он все еще хотел казаться аристократом. Не был бы Том смертником, его давно заставили бы переодеться в «тюремный смокинг», но от Шеффилда этого потребуют лишь перед выводом на казнь. К тому же на Рейдере, этом острове смертников, уже давно не придерживались многих условностей, без которых никак не обходились в континентальных тюрьмах.
Коллин скользнул презрительно-недовольным взглядом по узнику. Ни тюремная желтизна, ни камерный тлен смертника так по-настоящему и не коснулись его. Возможно, потому, что до самого суда Шеффилду не верилось, что присяжные могут признать его виновным. Точно так же теперь ему не верилось, что его не помилуют. Слишком уж, как убежден был сам Шеффилд, он популярен в стране.
Вспомнив об этом, Коллин мстительно рассмеялся, сохранив, однако, абсолютно невозмутимое выражение лица. Шеффилд пока что не знал того, что было известно ему, – сегодня утром начальнику тюрьмы по секрету сообщили из прокуратуры, что в помиловании писателю-убийце отказано. Письменное сообщение об этом будет доставлено, по всей вероятности, завтра, пограничным катером, услугами которого давно пользовались полиция и тюремная администрация. День казни тоже был определен: следующая пятница. «И если Шеффилд рассчитывает, что экзекуция будет происходить при толпе журналистов и стае телекамер, – он непростительно ошибается, – молвил себе Коллин. – На Рейдере это не принято. Здесь убивают, как на бойне».
Единственное, чего не мог понять Коллин: зачем начальнику тюрьмы понадобилось вызывать обреченного к себе? Неужели Рой Согред настолько благоволит к живому классику – ко все еще живому, уточнил Стив, что решится сообщить ему о дне казни сегодня, в нарушение инструкции? Но на кой черт это понадобилось? Чтобы позволить Шеффилду в течение недели написать свой последний детектив? Что-то вроде исповеди перед эшафотом? Или подскажет, как бежать?
Коллин хрипло прорычал, причем не мысленно, а вслух, как делал всегда, когда решительно не соглашался с самим собой. Согред никогда не пойдет на это! Хотя он и отрекся от пишущей машинки, но Шеффилду продолжает завидовать до сих пор. Как, очевидно, любой из их литературной братии.
– Идите вперед, Шеффилд.
– Так все же, куда меня?..
– Я ведь сказал: это еще не казнь.
– Может, вам известна и дата казни? – задержался Шеффилд уже в двери, когда сержант взял его за предплечье. Вопрос был явно провокационным, однако Шеффилд не первый, кто задавал его Коллину в этой тюрьме.
– Порядок известен: вас казнят сразу же, как только будет отказано в помиловании.
Обычно в таких случаях Коллин добавлял: «Чего, будем надеяться, не произойдет», однако на сей раз любезничать подобным образом не стал.
20
– Сразу же хочу предупредить вас, мистер Шеффилд, что ничего такого, душеспасительного, сообщить вам не смогу.
Смертник сидел в кресле у стены и угрюмо, исподлобья, изучал начальника тюрьмы. Эллин как-то сказала ему, что в свое время Рой Согред начинал как писатель и что его рассказы даже появлялись в «Западном побережье», однако ни оптимизма, ни уважения к нему со стороны Шеффилда это сообщение не прибавило. Наоборот, узник был уверен, что несостоявшийся собрат по перу не сможет простить взлета его известности, а потому постарается всячески досаждать.
– Вряд ли вы пригласили меня только для того, чтобы поведать эту сногсшибательную новость. Значит, последует еще что-то?
– Официально вам сообщат об этом завтра утром. Но уже сегодня, конфиденциально, могу уведомить, что в помиловании вам отказано. – Произнося это, Согред смотрел не на узника, а на лежащий в выдвинутом ящике стола пистолет, словно собирался привести приговор в исполнение немедленно. – Вам, Том Шеффилд, отказано в помиловании, и это – суровая реальность, от которой никому из нас не уйти.
Только сейчас он взглянул на смертника, и был немало удивлен, заметив, что сквозь смертельную бледность его лица все же кое-как пробивается улыбка – неестественная, больше смахивающая на гримасу, тем не менее…
– Вы сказали «никому из нас»? Но при чем здесь вы, несостоявшийся «бессмертный»? – нашел в себе смертник мужество съязвить. – Лично вам никогда не познать ни славы, ни бесславия. Даже палач вами побрезгует, и вы уйдете из мира сего такой же кучей червивого дерьма, каковой появились в нем.