Лавровый венок для смертника
Шрифт:
Едва заметным движением руки Согред вновь выставил своего заместителя за дверь.
– Более чем скептически, мистер Шеффилд.
– Но как это может произойти? И почему вы решаетесь на этот шаг? Ради премии? Ради однодневной славы?
Согред тяжело выдохнул, будто с трудом вырывался из глубины моря, и красноречиво развел руками.
– Я не пастор, Шеффилд, и не требую раскаяний. Единственное, чего я добиваюсь, – чтобы вы уяснили для себя ситуацию.
– Вот я и пытаюсь уяснить: каким образом вы сможете вытащить меня отсюда? – почти до шепота притишил он голос.
– Мне показалось, что вы невнимательно прочли сценарий Эллин Грей.
– Что? Таким вот образом?! – постучал он указательным пальцем по листам. – Да здесь, в «Рейдер-Форте», это в принципе невозможно! В рассказе или в романе подобный сюжет вы еще кое-как слепите. Но не в реальной жизни.
– Вы, как всегда, неправы.
– Почему «как всегда»?
– Как всегда! – тоже по складам подтвердил Согред. – Но именно здесь, в крепости, это вполне возможно. Если к тому же учесть, что в благополучном исходе заинтересованы сразу три человека: начальник тюрьмы, его заместитель и адвокат смертника.
– Ему-то все это зачем? – кивнул в сторону двери.
– Вас это не касается, заключенный Шеффилд. Не лезьте не в свое дело.
– Понял, – прикрылся ладонями Том. – Пардон. Меня это действительно не касается. Но этот сценарий… – вновь врезался ногтем в лист бумаги – он что… действительно годен к «постановке на сцене бытия»?
– Режиссер, исполнители главных ролей, даже осветители… – все на месте. Задержка только за вами.
Шеффилд нервно постучал кулаками по столу и оглянулся.
«Он уже весь поглощен надеждой, – понял Согред. – С этой минуты он подвластен только ей. „Четвертование надеждой“ – так это должно именоваться в криминальной психологии».
– Трех суток для создания рассказа вам хватит?
– В былые времена хватало бы и двух дней.
– Я спрашиваю: для этого рассказа трое суток вам хватит?
– Вполне. Неужели идиот, который должен заменить меня, решится на такой шаг?
– Вы должны молиться на этого человека.
– Прежде, чем подставлю его палачу, – зло ухмыльнулся Шеффилд.
– Да вы, оказывается, щепетильны. Вот уж не думал.
– Мы опять отвлеклись, – понял свою ошибку смертник. – Как его зовут?
– Грюн. Грюн Эвард. Он – тоже писатель.
– Имя, в общем-то, знакомое. Как-то, мимоходом, виделись…
– Так вот, Эвард уже решился. Сегодня же напишите письма своему адвокату, прокурору и начальнику тюрьмы о том, что просите не откладывать казнь.
– Разве принято решение отложить ее?
– И никогда не будет принято. С вами никто не хочет иметь дело. Вы просите не откладывать казнь, во имя милосердия к вам. Уж не знаю, насколько подобные письма могут иметь реальную юридическую силу. Но, в любом случае, не помешают.
– Я напишу их сегодня же. Неужели этот Грюн Эвард решится? Не могу поверить.
– От вас этого и не требуется, Шеффилд. Кто вы теперь такой: «верю – не верю»? Стопку бумаги и ручку вам принесет мистер Коллин. Отрешитесь от всего. Сосредоточьтесь только на рассказе. Пишите его, как пишут последнее в своей жизни произведение.
– В моем положении в этом не так уж и трудно убедить себя, мистер Согред. Поверьте мне.
21
Возвращаясь вечером домой, Согред остановил машину у небольшой сосисочной, расположенной в соседнем переулке, почти напротив его особняка. Сидя у витрины и задумчиво пережевывая щедро политое острой приправой мясо, он время от времени посматривал на окна второго этажа своего дома. Когда два из них, в комнате, которую снимал Грюн Эвард, озарились ярким голубоватым светом, он облегченно вздохнул и взглянул на часы. Без четверти семь. Пока что все шло по сценарию.
Рой мысленно представил себе, как, сидя в растерзанной постели, Эллин неторопливо надевает колготки, демонстрируя при этом красоту своих ножек. Затем, стоя у зеркала, поправляет волнистую прическу.
Только что в его доме и в его постели творческий недруг по перу Грюн Эвард развлекался с одной из красивейших женщин этого города, в которую сам он, Согред, уже безбожно влюблен. Тем не менее он не ощущал ни ревности, ни зависти, ни даже элементарной человеческой досады. С сегодняшнего дня Эвард принадлежал к тем, кому Согред уже не способен был бы позавидовать.
Медленно дожевав последний кусок говядины, он заказал себе еще бутылку вина и, почти припадая лбом к стеклу, стал терпеливо ждать.
«Теперь она принялась за костюмирование Грюна, – по-сатанински ухмыльнулся он, когда большая стрелка часов доползла до двенадцати. – „Последнее одевание перед казнью“ – так это называлось бы на полотне художника».
Еще утром Эллин сама сделала Эварду короткую стрижку, а в дорожной сумке у нее оказалось точно такое же одеяние, в какое был облачен Том Шеффилд. К тому же она его основательно загримирует, наведя на лице такую же прыщеватость, каковой отличался бывший возлюбленный. За все эти ее старания Грюн уже частично расплатился с ней в постели. Мог ли он догадываться, что на рассвете, если только ничего не сорвется, поплатится еще и жизнью?!
«Он сам этого хотел, бездарь», – молвил про себя Согред и, расстегнув лежащую на столе папку, которую даже не решился оставить в машине, вновь прошелся по сценарию их рейдерской авантюры. Все, что приходилось читать повторно, Рою обычно не нравилось. Но и после третьего прочтения сценарий Эллин поражал изысканностью своей интриги, дьявольской неотвратимостью сюжетных ходов, за каждым из которых – роковая линия судьбы да вселенская обреченность на коварство и грехопадение.
Не было разве что концовки. Все еще не было. Если бы только Шеффилду удалось с той же степенью талантливости создать сам рассказ! Наверняка это было бы лучшим из всего, что когда-либо создавалось во Фриленде за все время существования страны.
А какой шум поднялся бы, если бы авантюра вдруг оказалась раскрытой. Она принесла бы ему, Шеффилду, известность, какой никогда не добивался ни один писатель страны.
«Впрочем, в главных героях ее все равно оказался бы Шеффилд, – неожиданно открыл для себя Согред. – И его любовница, она же адвокат. А ты вновь предстал бы перед уголовным миром эдаким тюремным придурком, решившим позариться на чужой талант и, в конце концов, потерявшим даже то, чего добился за все годы службы. Вместе со свободой».