Шрифт:
– Лайм, ты урод! Я тебя еще достану! Слышишь, парень - достану!
Я улыбнулся в ответ своей самой очаровательной улыбкой и Яр Крик по кличке "жеребчик", был уведен двумя охранниками под белые ручки. Я ему даже немного посочувствовал - мужику явно придется несладко. Сначала его душевно отметелят "кулаки", потом он долго будет отлеживаться от побоев на койке, а затем его пропесочат свои же. Так ему и надо - нечего было прятать такую симпатичную посылочку. Наше главное правило - все общее. А он зажал...
Нет, я соврал. Я ему не сочувствовал. Придурок он.
Ах, да есть еще кое-что. У меня на левой щеке шрам, старый, еще с детства. Большой, зараза. В форме буквы "Л". И еще один рубец, свежий. На лбу. Кстати, Лайм это не мое настоящее имя. Это кличка. Или прозвище. Был тут один умник. Знал много, и все рассказывал, рассказывал... Как-то увидел меня и мой шрам на щеке, и о чем-то спросил. Разговорились. Он меня после этого "лаймом" и назвал. Что это значит - никто не знал. Но кличка прилипла ко мне намертво. А я и не против, "Лайм" так "Лайм". Слово-то вроде не обидное... Настоящее имя я предпочитаю никому не говорить. И возраст тоже. Из принципа. Чем меньше знают обо мне мои соседи, тем крепче сплю я.
Что ж еще о себе рассказать? Что я люблю... Я люблю говорить. Много говорить. Язык у меня хорошо подвешен, поэтому если народ хотя бы заикнулся о чем-то для меня знакомом, я перебиваю говорящего своей коронной фразой: "А если меня кто спросит, то я скажу...", и начинаю так петь, что любо-дорого. Заслушаешься. Фонтаны у господ видели? Где вода струями бесперебойно течет? Вот и я так могу. Часами, без остановки.
Да, а еще я люблю слушать. Многие удивляются: "Как можно одновременно любить и говорить, и слушать"? Я отвечаю - можно. Просто надо понимать, где можно говорить, а где нужно только слушать. Поверьте, иногда можно много очень интересного услышать, если вовремя закрыть рот. Или не открывать.
Вот такой я человек.
Что-то я еще не сказал. Что-то важное упустил. Так... Ах, да.
Я сижу в тюрьме.
Вообще-то наша тюрьма не такое уж страшное место. Мне тут рассказывали про массу Квотерберийских тюрем, и наша отнюдь не самая паршивая. Потому что далеко от столицы. Чем от королевского величества подальше, тем народ попроще.
В общем, у нас тут довольно сносно. В комнатах просторно, на двести человек места хватает. Правда грязно не в меру. Кормят три раза в день, трудиться заставляют не больше шести часов в сутки. Работаем мы в основном за пределами тюрьмы - то телеги разгружаем, то камни разбиваем. Один раз даже помогали дорогу прокладывать.
Старший надзиратель, он же начальник тюрьмы, мужик нормальный, дисциплину хоть и требует, но над нами особо не измывается. Еда при нем терпимая, постель и шмотки тоже более-менее. Даже целитель
Ну, еще пару слов про казематную жизнь.
Заключенные обычно создают в своей среде некие, э... группы, где есть жесткая власть и строгое разграничение обязанностей. Я нахожусь в одной из таких групп.
Если постараться объяснить покороче.... На вершине - "корона". У нас это Арник Зак, по кличке "Барон". Низкий, толстый, лысый детина с маленькими, поросячьими глазами. Матерый зверь, сидит тут уже лет десять. Всё в свои крепкие кулаки взял. Со своих спрос держит, но и чужакам нас в обиду не дает. Так вот, "корона" выбирает себе двух помощников, по нашему "рукавицы", правая и левая. Если там спор какой не по тюремным правилам, или рассудить кого надо - так это они втроем собираются и ищут решение.
Есть в нашей группе и бойцы. Это те, кто посильнее, половчее и руками махать мастак. Мы называем их "зубами". Смысл такой, - показываем свои, и вышибаем чужие. Кто особо ничем не примечателен, те "пальцы" - они годятся для разной работы. Ну, а ниже всех это "тапочки", ими только пол подтирать. Падаль всякая, что любой ценой защиту ищет. Мусор, одним словом.
А теперь вы хотите знать, кто же я такой? Ну а я - "перстень". Потому, что мной можно покрасоваться. В первую очередь оттого, что я рыжий (такой цвет волос в этих краях редкость), а еще я неглуп, балагур, весельчак и все такое. Арник Зак меня к себе приблизил, потому что, как он говорит, во всей каталажке ему не с кем больше поговорить. Позовет меня к себе, спросит о чем-то постороннем, а потом как начнет рассказывать за свою жизнь... Ну, я конечно же молчок (я ж не полный тупица), слушать я умею. И так иногда проходило до трех часов. Заку нравились наши "беседы", потому я и стал "перстнем". А значит, не был нагружен никакой лишней работой.
Нет, не подумайте, что мне здесь нравится. Святые небеса! Нет, конечно. Просто я стараюсь выжить, и использую все свои таланты как могу.
А что мне остается делать? Я был вором, попался, и вот, сижу в тюрьме. Так сложились обстоятельства. И все, что мне теперь остается, так это умело плыть по течению.
***
Это утро выдалось прохладным. Я проснулся, перевернулся на бок, выругался, - сон не шел.
Встал, прошелся по нашей комнатушке. Хотя здесь особо не разойдешься,- аж шесть шагов вдоль и всего три шага поперек. И на всем этом крохотном пространстве четыре низкие лавки-лежанки и полусгнившая тумба из грубо сколоченных досок. Одна на всех, н-да.
Я оглянулся, как будто увидел это место в первый раз. Пол из грязно-серого песка вперемежку с пожухлой соломой, стены и потолок из неотесанных бревен. По углам ненужный мусор, под потолком плесень и паутина. Та еще берлога.