Лазарус
Шрифт:
Место, куда я бы непременно отправилась, если бы у меня была страховка.
— Это, э-э, хорошее предложение. Но на самом деле… — начала я, свесив ноги с кровати и вставая.
Я не заметила, как он пошевелился, но, когда я подняла глаза, он стоял в дверном проеме, загораживая его. Я почувствовала, как у меня скрутило живот, зная, просто зная до мозга костей, что все только что повернуло в Охчёртвилль.
— Я вроде как надеялся, что ты просто согласишься и облегчишь это, — сказал он с некоторой грустью в глазах.
Мое сердце бешено колотилось, билось так сильно, что вызывало тошноту. — Облегчу что? — спросила
— То, что ты пройдешь детоксикацию здесь.
Ага.
Сумасшедший.
Долбанутый псих.
Фантастика.
Мой взгляд на секунду переместился к окну, когда я сделала глубокий вдох и попыталась успокоиться. — Послушай, это мило с твоей стороны, что ты заботишься обо мне. Но ты не можешь просто так… держать меня здесь. Я имею в виду, что ты мог бы попробовать. Но это многоквартирный дом, — добавила я, услышав звук телевизора, доносящийся откуда-то поблизости, — если я закричу, кто-нибудь меня услышит.
— Они тебя услышат, — согласился он, кивая. Спокойный. Он был так странно спокоен, говоря о том, чтобы держать меня в заложниках.
И я поняла, что он согласился с тем, что они услышат меня таким беспечным тоном потому что, то кем он был или что-то с этим связанное, было достаточной угрозой, чтобы они не позвонили в полицию, даже если бы услышали, как я кричу.
Я снова опустилась на кровать, обхватив голову руками. Это уже начиналось. Это было слишком рано, но я чувствовала зуд кожи, туман в голове. Я уже начала отходить, начиналась ломка. Мне нужно было сосредоточиться, все обдумать, придумать, как достучаться до долбаного социопата, с которым я застряла в квартире.
— Хэй, — сказал он, подойдя ближе. Слишком близко. Я резко подняла голову и обнаружила его прямо перед собой, сидящим на корточках, так что его глаза были немного ниже моих, и я не нашла в них холода, ни зла. Я видела… понимание и теплоту и, может быть, немного… мольбы?
О чем он умолял?
Я была заложником.
— Я хочу домой, — попыталась я. Это была ложь. Мне действительно не хотелось возвращаться домой, в квартиру, которая казалась тюрьмой, оставшись наедине со своими мрачными мыслями.
— Ты сделаешь это, — сказал он, кивая, — но после того, как ты пройдешь детоксикацию.
— Послушай, я понимаю, что у тебя… добрые намерения. Но людям нужна детоксикация в больницах. Им нужно…
— Им нужно завернуться в одеяла и потеть, блевать, кричать и плакать сквозь это, — оборвал он меня, — и это то, что ты будешь делать. Здесь.
— Ты не врач, — настаивала я, зная этот факт до мозга костей.
— Нет, — согласился он, кивая, все еще слишком, слишком небрежно о чем-то таком серьезном, — но я знаю, что все, что они собираются сделать в детоксе — это нагрузить тебя препаратами, которые сами по себе вызывают привыкание. У тебя может быть передозировка на них. И что они сделают, так это накачивают тебя этим дерьмом в течение недели или двух, пока ты в детоксикации, а затем отпустят тебя, и ты, отходя от них сорвешься, ни потерпев ни дня, сразу же вернешься к более сложному дерьму. Большинство наркоманов добровольно или по назначению суда проходят детоксикацию по крайней мере четыре или пять раз, прежде чем окончательно выздоровеют. Ты хочешь провести следующие пару месяцев или лет на этих американских горках?
Нет.
Это
Я определенно хотела остановиться, пока не вышла из-под контроля. До того, как я перейду на наркотики улиц. Я достаточно знала о зависимости, чтобы понимать, что это неизбежно. Таблетки станет трудно найти, или у меня закончатся на них деньги. Потом переключиться на героин, который стоил примерно вдвое дешевле. А потом, ну, все пойдет не так хорошо для меня. От героина было трудно избавиться. Это убивало людей все время, ежедневно. Ежечасно. Этим была завалена моя лента в Фейсбуке о людях, передозировавших героином посреди магазинов, в припаркованных машинах, с их детьми, умирающими от голода на улице.
У меня не было ребенка. Но все же.
Я не хотела идти по этому пути.
Я хотела выбраться отсюда, пока еще могла, пока это полностью не поглотило мою жизнь.
Но я знала, как ужасно я себя чувствовала всего через двенадцать часов после кайфа. Я даже не хотела представлять, как ужасно буду чувствовать себя через день или два. Я не могла представить, что пройду через это без посторонней помощи.
— Бетани, — внезапно сказал он, прорвавшись сквозь мои кружащиеся мысли. Мои глаза метнулись к нему, снова не видя в нем ничего, кроме добрых намерений, что каким-то образом ухудшило всю ситуацию, — я хочу сделать этот выбор за тебя. Я думаю, что большинству наркоманов нужен такой выбор. И я не хочу знать, что ты потратила десять лет своей жизни на это дерьмо, когда я знал, что могу вытащить тебя из него за месяц.
Слова были безобидными. На самом деле, они были довольно милыми. Но что-то в них было, что-то между словами, что-то тяжелое и пугающее.
— Что ты… — начала я, но меня оборвали.
— Ты остаешься здесь и проходишь детоксикацию, — сказал он решительным тоном.
Вот оно снова было.
И я знала, что это такое.
— Ты не даешь мне выбора, — мои слова прозвучали пусто даже для моих собственных ушей.
— Я прошу тебя сделать выбор, чтобы мне не пришлось делать это за тебя.
Но в любом случае, я проходила детоксикацию.
Я не была расстроена этим фактом.
Я не хотела быть наркоманом. Я не хотела быть тем человеком, в которого превратилась, быть угрозой обществу, быть жалким подобием.
Я хотела снова очиститься, все изменить, пока я не увязла слишком глубоко, чтобы видеть выход.
Я хотела пройти детокс.
Но, если быть совершенно, до боли честной, это было абсолютно ужасно. Любой идиот знал, что такое ломка — видел это в фильмах или по телевизору. Даже для того, кто никогда не испытывал ломку, мог ощутить всепоглощающую беспомощность всего этого. И как бы плохо это ни выглядело, я знала, что пережить это будет в тысячу раз хуже.
Мне предстояло пройти через это так или иначе. Меня будет тошнить, я буду потеть, и меня будет бить озноб. У меня будет болеть всё, я буду злиться, плакать и чувствовать себя более несчастной, чем когда-либо в своей жизни.
Я ни черта не знала о великолепном мужчине по имени Лазарус Александер, но у меня сложилось отчетливое впечатление, что он не будет милосерден. Он не собирался уступать моим мольбам о перкоцете, чтобы избавить меня от страданий. Он прошел бы со мной через ломку и заставил бы меня пройти через нее, пока я не превращусь в лужу пота, слез и рвоты на полу.