Лазоревый день. Книга первая
Шрифт:
Давид спросил тихо:
— Тассит? Ты спишь?
Ответа не последовало, но и подозрительные звуки умолкли. Он постоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, и вместо того, чтобы уйти, осторожно скользнул в спальню девушки. Нарушил правила! Пусть, об этом никто не узнает. Нашарил светильник на стене, щёлкнул кремнем-запальником.
Тассит лежала, свернувшись калачиком под одеялом. Затаилась, даже дышать перестала. Давид опустился рядом на корточки.
— Что-то случилось?
Девушка перевернулась на спину, высунула лицо из-под одеяла.
— Всё хорошо, Дади. Русит теперь будет жить здесь?
— Нет, Русана ушла. Вернулась во дворец.
— Плохо. Она
— Она уже не моя женщина.
Сказал, и стало легче. Будто какой-то порог переступил.
— Но…
— Ни одна женщина моего племени не нравилась мне так, как нравишься ты.
Это был ещё один порог.
Тассит села. Смотрела, как будто не решаясь поверить его словам, которые могли означать очень многое. Больше, чем Давид хотел себе позволить. Потому он торопливо продолжил:
— Жаль, что наши тела не позволят нам быть близкими до конца.
— Твоё тело не так уж отличается от тел рта. А моё — от тела Русит… — робко попыталась возразить девушка.
— Отличаются. Но разве обязательно всё сводить к физической близости? Разве недостаточно разделять чувства друг друга?
Искорки, вспыхнувшие было в глазах девушки, начали гаснуть.
— Это иллюзия, Дади. Айри недолговечен. Либо он перейдёт в д’айри, либо станет сухим и ломким, словно мёртвый листок на дереве. Любая невзгода разрушит его без следа. — Помолчав, она добавила: — Тот поцелуй… Мне показалось, я не противна тебе.
— Конечно же нет! Я…
Давид запнулся. Сейчас не требовались ни объяснения, ни оправдания. Слова вообще были бесполезны.
Тассит ответила на поцелуй сразу же. Прильнула, обвила руками шею. Он чувствовал, как напряглись груди под тонкой материей ночной перелинки. Знакомый вкус, знакомая твёрдость губ. Но этот поцелуй был не таким, как первый. Они пытались компенсировать им всё остальное, насладиться хотя бы тем, что дозволено.
Остановиться они не могли. И не пытались. Только отрывались на пару секунд, чтобы перевести дыхание. Кажется, Тассит что-то шептала в это время. Стихи? Любовные признания? Давид не мог уловить значение слов. Он плыл, отдаваясь завораживающему наслаждению. Реальность перетекала в фантазии, хотелось большего, совсем запретного. Тонкие пальцы, скользнувшие под край туники, были продолжением волшебной сказки.
Он очнулся, вынырнул, только когда Тассит наклонилась.
— Нет, так не нужно!
— Но это всего лишь поцелуй. Это не д’айри.
— Это д’айри. Мы не сможем остановиться! Мы захотим и другого.
— Пусть.
— Но я не такой, как ваши мужчины! Я могу причинить тебе боль, покалечить.
— Пусть!
— Нет, нельзя!
Чувствуя, как пылает лицо, Ароян вскочил на ноги. Не прощаясь, выбежал в коридор. В темноте, на ощупь, спотыкаясь, наскакивая на стены, добрался до своей комнаты. Залез под одеяло. С головой, свернувшись калачиком.
Всё верно, он не имеет права потакать своим извращённым фантазиям. Нельзя переносить их в реальность, их место — ночные грёзы. Нужно уснуть, увидеть Тассит во сне…
Заснуть Давид не успел. Лёгкие крадущиеся шаги зашуршали в комнате. Опять нарушение правил… два сапога пара. Дёрнулось одеяло, впуская под себя тёплое пушистое тельце.
— Дади, мы должны попробовать. Должны точно знать, что д’айри невозможен. Иначе я не смогу думать о чём-то другом! Я просто умру!
Юбку и перелину она сбросила, их тела разделяла лишь его туника. Ничтожное препятствие, устранимое слишком легко. Вновь вкус поцелуя на губах. И нет сил оттолкнуть ещё раз.
А затем — шелковистый мех её спины и плеч под руками. Мускулы бёдер становятся податливыми, разрешая.
Было совсем не так, как с земными женщинами. Даже не так, как в том психофильме, где они играли в львиный прайд. Он не мог сравнить это ни с чем знакомым. Он отдавался ощущениям, стараясь не соскользнуть окончательно за грань реальности. Соскользнул-таки, когда нежная плоть где-то в глубине её лона поддалась, впуская к самому сокровенному. Тут же очнулся от гортанного повизгивания и конвульсий. Ужаснулся было, а когда понял, что причина — не боль, а экстаз, перестал сдерживаться.
Глава 23. Праздник Кхи-шош’э
Эта ночь изменила мир вокруг. Ярче стали краски, звонче звуки, насыщеннее запахи. Как будто вспыхнул фонарь, освещая путь его жизни. По-прежнему не видно, что скрывается во мраке грядущего, но сделать очередной шаг больше не страшно. «Гнусные намерения» ртаари исполнились, и Давид радовался этому. Смешно становилось, когда вспоминал зловещие гипотезы, порождённые воображением. Этот мир был иным: светлым, радостным, заполненным любовью. И если он не мог пока разобраться во всём — не беда. Теперь он никуда не спешит. Он готов хоть всю жизнь провести в доме на изумрудной горе рядом с волшебной девушкой, похожей на белого пушистого мышонка.
Единственным диссонансом в новом мироощущении оказалась сага о Тайриш. Ароян начинал понимать, почему арт боялись читать её до конца. Любовная история неожиданно обернулась кровавым триллером. В древнем с’Орфе предстоял Турнир королев. Ирра, поднявшаяся на верхнюю ступень света, стала Претенденткой. Но был ли у неё шанс победить? Могущество Хранительницы огромно, она ещё долгие годы собиралась вести свой народ по пути жизни. Луч Ирра должен угаснуть, а с ним и маленький лучик Тайриш. Погаснет их любовь, такая короткая. Девушка не смогла примириться с этим. Она придумала, как помочь своей ртаари: выманить орайре Хранительницы из дворца и… убить! Сама нашла этот неслыханный доселе способ или Ирра шепнула тайком? В любом случае, ртаари не остановила её, позволила совершить.
Давид не понимал, каким образом смерть орайре могла ослабить ртаари, но автор саги в действенности этого способа не сомневался. С той же яркостью, подробностью и натуралистичностью, с какой прежде описывал фантазии Тайриш, он изображал сцены убийств. Читать такое после очередной ночи любви ни Тассит, ни Давид не могли. Отложили рукопись, спрятали подальше — «на потом».
* * *
Они не заметили, как пролетели летние месяцы, сначала шагар, следом харрар. Стук колёс повозок, спешащих к Празднику Урожая, застал врасплох даже Тассит. К счастью, Шубси, везущий дары Джасжарахо, замешкался в пути, его караван прибыл ближе к вечеру. Ачи, то и дело подгоняемые смотрителями, успели вычистить нижний ярус, проветрить комнаты, надраить до блеска умывальню, выстелить свежие коврики. Дом снова наполнился громкими весёлыми голосами. Было не так, как в преддверии Лазоревого Дня. Кхи-шош’э — праздник «семейный», «телесный», бесшабашно весёлый, поэтому в нём нет строгости и чопорности Кхи-охроэс. Это праздник Завершения, а не Начала: созрел урожай на полях, созрели яйца в телах арт. Всё хорошо в Кхарите, можно веселиться. Каждый рой отмечает Кхи-шош’э по-своему, как кому вздумается. Но и смотрители в ц’Аэре не должны чувствовать себя забытыми. И даже орайре. Поэтому на одну ночь небесный дворец превращается в тирч.