Лазоревый грех
Шрифт:
— Быть последним при ее дворе лучше, чем быть правителем вне его.
Я не смогла удержаться:
— Ты хочешь сказать, что лучше служить на Небесах, чем править в Аду?
Она кивнула с улыбкой, явно не заметив литературной ассоциации.
— Oui, precisement. Наша госпожа — солнце, луна и все на свете. Быть отсеченным от нее — только это и есть истинная смерть.
Лицо Мюзетт пылало религиозным экстазом, внутренней уверенностью, которая бывает лишь у бродячих проповедников и телевизионных
Я не видела лица Дамиана, но могла поспорить, что оно так же пусто, как у двух других вампиров. Джейсон смотрел на Мюзетт так, будто у нее отросла вторая голова — и очень уродливая, шипастая. Она была зелоткой, а зелоты никогда не бывают полностью в своем уме.
Когда она повернулась к Ашеру, то же сияние еще играло на ее лице.
— Наша госпожа не понимает, почему ты покинул ее, Ашер.
А я понимала. И все в этой комнате понимали, кроме, быть может, Анхелито и девочки, все еще стоящей у дивана там, где поставила ее Мюзетт.
— Посмотри на эту картину, Мюзетт, где я изображен в виде Вулкана. Посмотри, каким видит меня наша госпожа.
Мюзетт не стала оглядываться. Она только пожала плечами по-галльски — жест, который может значить все и ничего.
— Анита меня видит не таким, — закончил он.
— Жан-Клод не может, глядя на тебя, не вспоминать, что утрачено, — сказала Мюзетт.
— Времена, когда ты могла говорить от моего имени, Мюзетт, давно прошли, — ответил Жан-Клод. — Ты не знаешь ни моего разума, ни моего сердца. На самом деле никогда и не знала.
Она повернулась к нему:
— Ты и правда хочешь мне сказать, что согласен до него дотронуться — до такого, как сейчас? Осторожнее со словами, Жан-Клод. Помни, что наша госпожа видит глубоко и в твоем разуме, и в твоем сердце. Мне ты можешь солгать, но ей — никогда.
Жан-Клод на миг замолчал, но наконец сказал правду:
— Сейчас мы не близки в этом смысле.
— Видишь? И ты отказываешься коснуться его, как отказывается она.
Я ослабила кольцо рук Дамиана, чтобы легче шевелиться.
— Не совсем так, — объяснила я. — Прошу прощения, но это моя вина, что они сейчас не пара.
Она обернулась ко мне:
— Что ты хочешь сказать, слуга?
— Знаешь ли, если бы я даже была простой горничной, я достаточно знакома с правилами вежливости в обществе, чтобы знать: горничную просто горничной не называют. Так же не называют слугу слугой — разве что ты никогда не имела дела со слугами. — Я сложила руки на животе, намеренно приняв недоумевающий вид. Руки Дамиана лежали на моих плечах без нажима. — Разве не так, Мюзетт? Может быть, ты вовсе не аристократка? И это притворство, а на самом деле ты просто не знаешь, как ведут себя аристократы?
Жан-Клод бросил на меня взгляд, который ей был не виден.
— Как ты смеешь! — воскликнула Мюзетт.
— Тогда докажи благородство своей крови и обращайся ко мне хотя бы так, как обращается аристократ, у которого действительно есть слуги.
Она открыла рот, собираясь возразить, но потом вроде бы услышала что-то, не слышное мне.
— Как пожелаешь. Тогда Блейк.
— Блейк годится, — согласилась я, — а хотела я сказать, что мне несколько не по душе бисексуальность. Я не стану делить Жан-Клода с другой женщиной и уж тем более — с другим мужчиной.
Мюзетт снова наклонила голову, будто углядела червяка, которого собирается склюнуть.
— Очень хорошо. Значит, Ашер не связан ни с кем из вас. Он просто твой заместитель.
Я посмотрела на обоих вампиров. Только Джейсон так же недоумевал, как я. А вампиры вели себя так, будто только что захлопнулся капкан, а я этого еще не вижу.
— В чем дело? — спросила я.
Мюзетт рассмеялась, и далеко не таким чарующим смехом, как умели Ашер или Жан-Клод. Это был просто смех и чем-то неприятный.
— У меня есть право просить его в качестве дара на эту ночь.
— Погоди, — сказана я, и руки Дамиана снова притянули меня к нему, но на этот раз я не собиралась двигаться. — Я думала, ты согласна с Белль, что Ашер теперь недостаточно красив для секса.
— А кто говорит о сексе? — спросила Мюзетт.
Теперь я совершенно искренне не поняла.
— А зачем еще он нужен тебе на ночь?
Она захохотала, закинув голову назад, — весьма не аристократичный звук вроде лая гончей. Разве я сказала что-нибудь смешное?
Тихий голос Жан-Клода нарушил тишину, когда отзвучал смех.
— Интересы Мюзетт гораздо сильнее склоняются в сторону боли, нежели секса, ma petite.
Я посмотрела на него:
— Ты не имеешь в виду игр доминанта и подчиненного, когда есть защитное слово?
— Ни в одном известном мне языке нет ни одного слова или вопля, который помешал бы Мюзетт получить свое удовольствие.
Я облизнула внезапно пересохшие губы. Вранье это — насчет увлажняющей помады. Когда перепугаешься, губы все равно сохнут.
— Простите, правильно ли я поняла? Если бы Ашер был твоим любовником, или моим, или чьим-нибудь, она не имела бы на него прав?
— Non, ma petite. Ашер был бы вне опасности, только если принадлежал бы тебе или мне. Меньшие силы не могут защитить тех, кого любят.
— А раз мы его не имеем, то он — бесплатное мясо?
Он, кажется, задумался на миг.
— Это достаточно точно сказано. Oui.
— Твою мать, — сказала я.
— Именно так, ma petite. — В его пустом голосе прозвучала усталая нотка.