Лазурный берег
Шрифт:
Или — пришла в голову дерзкая мысль — снялся бы в фильме Троицкого в роли Троицкого. И приехал бы сейчас в составе делегации на Каннский фестиваль! Во-первых, попадал бы на просмотры. Во-вторых, это к нему бы, а не к Белову, пришли бы Рогов и Плахов воровать билеты! Он бы уж им показал!..
Мысль эта так рассмешила Сергея Аркадьевича, что он захохотал в голос.
«Рыгочет еще, зараза»,— удивился за шторой Троицкий.
Мимо пробежала девочка-японка в короткой юбочке, белых школьных гольфах и с двумя поросятами на поводке.
«Свиньи опять,—
Подъехало такси, из него вышел Анри Перес. Егоров едва успел придать своему лицу серьезное выражение.
«Все в сборе»,— резюмировал Троицкий.
Девочка с поросятами пробежала обратно, едва не сбив с ног Анри.
— Осторожно,— заботливо предостерег Егоров агента.— Сегодня в Каннах особенно много поросят. Возможны эксцессы.
— Доброе утро,— Анри протянул руку. Хотел объяснить Сергею Аркадьевичу, что поросята имеют отношение к сегодняшнему премьерному просмотру, но сообразил, что это растравит русскому коллеге недавнюю рану. И потому выкрутился: — С древних времен принято водить по каннским улицам молодых поросят, как символ невинности и весны...
— Хороший символ! — воскликнул Егоров.— Очень точный! А вот наша исконная матрешка — символ дружбы и бесконечности... Позвольте передать еще одну вам и одну вашему комиссару. В знак благодарности и респекта... Или, как говорят у нас в Петербурге, уважухи...
Тут Егоров извлек из пакета и протянул агенту Пересу две матрешки.
«Блин»,— ругнулся Троицкий. На самом деле, он сказал другое слово, ко на такую же букву.
— Спасибо, коллега из далекой родины,— растерялся Анри.
— Не за что! И вот ружье, вам спасибо. Хорошо стреляет! Рыбы в панике. Очень хорошее ружье! Возвращаю в целости и сохранности.
— Уже наохотились? — удивился агент.
Анри вообще не слишком понял смысл сегодняшней суетливой встречи, но у него самого было неотложное личное дело, а потому он не был склонен вникать в детали.
— Да, все великолепно.
— Можете еще у себя оставить. У нас рыбы много, всю не перебьете... К чему такая спешка?
— Есть дела посерьезнее,— Егоров сделал строгие глаза.— Поэтому и встречаемся здесь.
— Да, вы сказали,— напрягся Анри.— И что же?..
— Звонил Плахов из Петербурга. Получены новые сведения о Троицком. Очень для вас важные...
— Какие сведения? — удивился Анри.
Если честно, Троицкого из своей жизни он уже вычеркнул. Как и Плахова с этим вторым... Хамом-коротышкой. И с нетерпением ждал минуты, когда можно будет вычеркнуть последнего русского полицейского.
— Не сейчас,— перешел на шепот коллега.— Встретимся завтра в семь утра возле маяка. Сами все увидите.
— Почему завтра? — нахмурился Анри. Ему и самому было удобнее завтра, но...
— Я подробностей не знаю. У Троицкого назначена на это время серьезная встреча. Только бинокль захватите.
Егоров показал руками бинокль. Но не повертел сложенными в колечки пальцами на уровне глаз, как это сделал бы любой нормальный человек, а совершил обеими руками замысловатые пассы на уровне груди.
«Чего это он?» — нахмурился Серов.
«Объясняет, как матрешки работают,— буркнул Троицкий.— Мне объяснит сегодня».
Коллеги радостно переглянулись, будто спрашивая друг друга: не ослышались ли. Кажется, шеф решил действовать.
— Буду обязательно,— кивнул Перес— Так что с ружьем? Оставить, может?..
Анри не хотелось мотаться сегодня с ружьем. Матрешки эти еще бессмысленные... Можно одну подарить Сусанне.
— Мерси, не надо,— твердо отказался Егоров. Анри пожал плечами.
Мимо промчались пять японских школьниц — каждая с парой поросят на поводке.
— Сюда, значит, рыба любая, а отсюда — вода пресная. Пей — не хочу. Хоть запейся!
Покоритель океанских просторов Пастухов с гордостью продемонстрировал телеведущему Сергею Шалашову собственноручно изготовленный прибор. Оператор, сам большой любитель технических новинок, снимал агрегат с живым интересом. Но Шалашову прибор не глянулся.
— Жалко рыб-то... — с легким укором заметил тележурналист.
— А меня не жалко? — расстроился Тимофей.— Если я за тыщу километров от порта, мать-перемать, без пресной воды останусь, так я просто, видишь ли, умру. Рыб тебе жалко, а русского человека нет?..
В глубине души Шалашов и впрямь сочувствовал рыбам больше, чем бородатому путешественнику. Этого странного человека никто не заставлял пересекать эту самую Атлантику. Сам вызвался. А рыбы там — у себя дома, плавают себе, никому не мешают и ни в чем перед Пастуховым не виноваты... Но вслух Сергей этого говорить не стал. Ему было нужно снять сюжет.
— Жалко, и вас, конечно... Всех жалко. А вот скажите, Тимофей, почему ваше грандиозное эксклюзивное путешествие берет старт именно в дни Каннского фестиваля?
— А спонсорье так захотело,— махнул рукой Пастухов.— Мне-то ведь по барабану... Я бы даже сказал: до сиреневой звезды!..
Шалашов поморщился:
— Тимофей, Тимофей, прошу прощения... Я не могу это дать в эфир — «спонсорье», «по-барабану»... У меня очень культурная программа, одна из интеллигентнейших на нашем телевидении! Может быть, вы что-то скажете о празднике кинематографа, о родстве искусства и... хм... тяги к приключениям?
— Я и фильмов-то не видел ни одного. Не люблю я кино.
— Совсем? И по телевизору не смотрите?
— По телевизору я игры люблю на ум.
— Какой Наум? — не понял Шалашов.
— Ну, на сообразительность. «Сто к одному» там, «Что? Где? Когда?», «Как стать миллионером»... Недавно загадали слово «перидромофилия».
— Какое? — зарделся Шалашов.
— Перидромофилия. Это коллекционирование железнодорожных билетов, а не то что вы решили...
— Ммм... да... Ну вы и скажете, Тимофей! Я вовсе так не решил. Вернемся к фестивалю!.. Может быть, дело в контрасте? Здесь суета, тысячи пестрых лиц, ярмарка тщеславия, а в океане — тишина, пустота, никого нет... И никакой ярмарки.