Лазурный берег
Шрифт:
— Чего? А-а... — Рогов махнул рукой.— Рублей так девятьсот пятьдесят... Да какая разница? Не наши же деньги!
— Иранец этот, кстати, здесь.
— Где?!
— Вон, за японцами...
— Точно! И девка эта... с которой Егоров разгуливал.
Кристина с Абелем и впрямь сидели через столик, низко согнувшись над чашками кофе. Кристина пила еще и коньяк. Помноженный на романтическую атмосферу, коньяк возбудил ее, и Кристина, горячо жестикулируя, рассказывала вычитанную в «Караване историй» лав-стори Сергея Есенина и Айседоры Дункан.
—
— Да это не мир тесен, это Канны — деревня!
— А что в этой, в твоей деревне?..
— В какой? — уставший Рогов с первого раза не понимал ни одного вопроса.
— Ну куда тебя Вазген за корешками возил.
— А-а... Да хреново. Нет, говорят, такого корня. А сами прямо в морду смотрят и смеются, французики жидконогие. Не хотят тайны выдавать.
— Вась, а по-моему, это все «динамо». И впрямь нет такого корня.
— Сомневаюсь. Видел бы, как он улыбался... Просто русским продавать не захотел.
— Почему?
— Ну чё почему, не хотят для русских вечной молодости. Мы же их в восемьсот двенадцатом это... Хрясь-хрясь, как Егоров бы выразился.
Василий изобразил руками неопределенный, но явно убедительный «хрясь-хрясь».
Принесли креветок. Королевских: сантиметров по десять каждая.
— Ничего себе креветки,— подивился Рогов.— Слоны, а не креветки. Давай еще по пиву.
— Есть же еще...
— Ну как раз допьем, пока принесут,
— Ладно, уболтал. А насчет корня — ты Жоре позвони, пусть выяснит. «Пробьет» через продавцов.
— Точно! — Рогов набрал телефон Жоры Любимова.— Але, здорово! Ну чё там, как? Какая прачечная? Не знаю, может, Егоров пошутил... Все в порядке. Ты где? С Максом на Суворовском пиво пьешь?.. А че так поздно? С задания? Дирижера в опере укокошили? Ясненько... Ну и мы с задания, и тоже пиво пьем. Со слоновыми креветками. А вы какое? «Невское оригинальное»? Нормально. А мы такое... прессованное. А у вас почем? Понятненько... Слушай, такая тема: там в Питере продается такой бальзам вечной молодости. На основе прованского корня. Да ты слышал: его на всех углах пиарят. Ну вот... Мне тесть корень заказал, а тут говорят — нет такого корня. Ты мне «пробей», пожалуйста, где они его берут-то? Спасибо. А так — все ничего. Какое дело? А, Троицкий... Да возьмем, говно вопрос. Послезавтра, думаю. Соскучились уже, домой охота. Ну, привет всем...
— Домой и впрямь охота,— протянул Плахов, внимательно слушавший разговор.— И то: чем Суворовский хуже набережной Круазетт?
— Да ничем! — горячо поддержал коллегу Василий,— Ну пальм нет. Ну машины вместо людей. А так — одна хрень...
— Тарантину на Суворовском еще не встретишь,— напомнил Плахов.
Квентин ждать себя не заставил — появился на набережной в белом фраке во главе пестрой компании. В руках он держал большой пузырь шампанского и отхлебывал прямо из горла. Позади компании весело хрюкали два поросенка с розовыми бантиками.
Тарантино покончил с шампанским, издал боевой клич и кинулся в сторону моря. Веселая компания, включая поросят, с гиканьем понеслась за создателем «Криминального чтива».
— Куда это они на ночь глядя?
— Купаться, думаю,— предположил Плахов.
— Плакал Вазгенов фрак...
— У-ух! У-ух! — раздавалось из спальни. Троицкий делал там зарядку. Уже довольно давно.
— Чего-то Демьяныч к нам глаз не кажет,— усмехнулся Николай.— Неловко, поди, после вчерашнего.
Серов побагровел. Бросил карты. Схватил Николая за грудки:
— Ты чё?! Ты хоть понял, чё ты сказал, урод? Жить надоело... Белое Сердце?
Обидная кличка прочно привязалась к Николаю. Он вздохнул. Он мог уделать Серова одной левой, но поступать так было бы крайне неразумным.
— Серый, ладно, чё ты... Все же свои... Пошутить нельзя?
— Смотри мне...
Серов отпустил Николая. Тот тоже бросил карты:
— Что-то я, парни, устал...
— Давай в переводного. Или в тыщу,— предложил Дима, только что оставшийся дураком в подкидного четыре раза подряд.
Вообще, за последнее время коллеги освоили великое множество настольных игр. На базе в Португалии они часами резались не только во всевозможные карточные, но и в домино, в лото, в утомительную «монополию», в экзотические «маджонги» и даже иногда в шахматы.
В шахматы, впрочем, было неинтересно, потому что Серов всех побеждал даже если давал фору в коня или ладью. Зато он всегда был последним в детской игре «Зайчик, белка, черепаха». Это когда раскладываются в произвольном порядке картинки с изображением этих достойных существ, и их надо считать, но определенным образом: «Первый зайчик, первая белка, вторая белка, первая черепаха, второй зайчик, третий зайчик...» Пока не собьешься.
— Эх, как говорится, не судьба обломала — обломала печаль... — Николай провел ребром ладони по шее, демонстрируя, насколько его достала «житуха».— Вот где уже все эти Европы...
— А евро получать не устал? — прищурился Серов,
— Ну и что с них, с евро этих?.. Подтираться? Который год взаперти сидим и всех шугаемся.
— А мне нравится,— не согласился Дима.— Кровь бодрит. Да и интересно, в Европах-то.
— Микола, а может, ты просто сдрейфил? — криво усмехнулся Серов.
— Считай как хочешь,— упрямо мотнул головой Белое Сердце.— Вернемся в Португалию, беру расчет.
— И в свое Палкино,— хмыкнул Дима.— Навоз грести.
— Не в Палкино, а в Копалкино! — взволновался Николай,— сколько раз поправлять, блин!
Серов промолчал. Нужно сегодня же рассказать Демьянычу о настроениях Николая. Что-то подсказывало Серову, что не доедет парень до своего Палкино-Копалкино. Шеф явно жаждал крови.
— Там сейчас мужики неплохо живут. Кто не пьет. Мне мать писала.
Николай не стал уточнять, что не пьют в Копалкино мужиков десять, если считать малых детей и дряхлых стариков.